Георгий Давыдов - Крысолов

Нет, Полежаеву не пришлось уезжать в тот же вечер. Их спас не отмененный Буленбейцером журфикс — по пятницам общество говорунов привыкло приходить на чай. Булен щадил Илью, но все-таки совсем прятать не хотел — берлинец (пусть юродивый) со свежими известиями — всегда прелюбопытно. И вот, когда Булен подъехал к коттеджу (счастливо ударив по рулю с гуком тпр-ру! счастливо обернувшись на Ольгу — спасибо, милый — и на Илью — так быстро?): пятеро мужчин, прежде скромно прохаживающихся по желтоватым плитам тротуара, приветствовали их, подняв шляпы в темпе ученической гаммы. Первым (ну разумеется — в каких вы оба чинах?) — Болдырев (шляпа-гантеля — вверх-вниз), за ним — разулыбчивый Штау (шляпа эстляндского помещика взлетела, словно подхваченная балтийским ветром), патер Шабонэ (шляпа, примятая бедностью, а дурно стиранный манжет — следствие целибата), Божидаров (к его турецким глазам хорош темный фетр), Джейсон-Карно (изящно, но так, что даже шторм не выдернет — британец!).

Поцелуют Ольгину руку — Штау (твердые губы рыцаря), Болдырев (Ольга иногда думала устроить фривольную викторину — пусть целуют, а ей завяжут глаза, — была уверена, что всегда узнает целование русского офицера), Шабонэ (он в штатском — ему можно целовать женские ручки — он целует испуганно, счастливо, преданно, обреченно), Джейсон (вы — королева). А Божидаров? Она подаст ему руку почти наказуя.

Теперь повернутся к Илье (взаиможатие рук). Штау (по руке можно узнать, сколькими десятинами вы когда-то владели), Болдырев (такой пятерней удобно вывихивать пальцы, например, коммунистам), Джейсон (столько столетий Британия правит морями, сколько столетий умеют жать руку ее мужчины), Божидаров (с вальяжностью вольнодумца), Шабонэ (он подаст левую — все засмеются).

В дом? Разумеется. Торжественно-алый чай в снежных чашках, какие-то черные ягодки из Эритреи (разве англичане еще не перерезали Суэц? Ага, из запасов), табак, разговоры.

Солист Божидаров («Джугашвили — в буквальном смысле христопродавец. Семинария в начале пути главного атеиста — такой карьере позавидовал бы Иуда Искариотский»), но каждый, каждый споет — и молчун Болдырев вдруг многословен, и насмешливый Штау, и даже милосердный Шабонэ вдруг удивится особенностям финских танков — «…да-да, вспомните ноябрь 1939-го. Сколько длилось нападение Красной армии на Финляндию?..» — «Сто и пять дней» (бочка Болдырев). — «А убитых?» — «Боже мой, нельзя ли как-нибудь заменить убийство инъекцией снотворного?» (плачется Шабонэ). — «Сто двадцать шесть тысяч убитых с красной стороны — это, что ни говорите, русские крестьянские парни. Двести тысяч раненых и обмороженных! Общие потери за три месяца — треть миллиона». — «Большевики говорят, что пиррова победа отодвинула их рубежи: но посмотрите — в нынешней войне финны не пошли дальше своей старой границы!» — «Господа, я добью вас другим фактиком. Вы знаете численность финской армии в ту пору, в 39-м? Тридцать пять тысяч. Поэтому и немцы, все посчитав, ринулись на Московию». — «Но это все-таки численность армии в мирное время» (дипломатичный Джейсон). — «Не надо было им самим кидать финнам кость независимости уже в декабре, вспомните, в декабре 1917-го!» — «Зигфрид Карлович, а вы бывали в Абиссинии, в Эритрее?» — «И где же подлинная Россия? Которая под красным знаменем наваливается марксистским брюхом? Или в горсточке верных валаамских монахов, уходящих по льду Ладожского озера? Только они, только они — Россия!..» — «Всеобщее обязательное обучение в Финляндии было введено в 1921 году — как и планировалось до революции в масштабах всей Империи. Большевики борьбу с неграмотностью выдали за достижение». — «Илья Ильич был поражен красотой Юнгфрау». — «Зигфрид Карлович, как вам ликерец?» — «Почему Зиновьев, Каменев, Бухарин, Радек не думали, что нож революционной гильотины поднимается над ними и им подобными вместе с революцией? Революция — ты пожираешь своих детей! Это было сказано в XVIII веке!» — «Не знаю, что говорит Фердяев, но Бердяев говорит, что война очистит Россию и очистит большевизм. Из большевизма уйдет идея ненависти, а останется идея правды…» — «Образина большевизма преобразится!» — «Какой кровью? Десять, двадцать или, может, тридцать миллионов понадобится для такого очищения?» — «А когда вы (любезный Джейсон), господин Полежаев, отбываете к себе в Берлин?» — «Илья Ильич вынужден ехать завтра (Ольга). Я не ошиблась?» — «Бриенцское озеро…» — «Да-да, должен ехать. У меня дела здесь в Бернском институте…» — «Илья! — крикнул Булен через стол. — Ты же заезжал туда по дороге к нам!» — «Нет-нет, они напутали. Дали совсем не те расчеты. Швейцарцы тоже бывают растяпами…»

Что запомнил он в утро отъезда? Смарагдовый глаз друга — «ну, в августе к нам? Плохо воюющий фюрер мешает нашим встречам, га-га-га…» Белые щеки ее? Похристосовались на прощанье. Вот и таксомотор. «Господи! — следует тюкнуть по лбу. — Я забыл…» — «Что? что?» (она — почти истерично). — «Коробку с препаратами для Тимофеева. На пол, может, упала?» — «Какая?» — «Вроде портсигара» (обернутая платком, коробка тихо прячется в боковом кармане). — «Оставь, оставь шоферу свой саквояж, — командует Булен. — Поднимись, поднимись, тогда увидишь. Олюшка, пожалуйста, помоги, посмотри тоже». Булен объясняет шоферу, как правильно формировать кроны деревьев — кра-кра — так работают веткорезом — надо ли подкармливать известью? — они взбегают по лестнице — Илья наконец целует ее, ну как ты теперь уедешь, а? целует подбородок, шею — а хочешь, я приеду к тебе? — целует нагую грудь — вдруг он придумает мне поручение? тогда приеду — гу-у! — это шофер — гу-у! — дай одеться, я не могу, это нельзя, нельзя — иди к нему, скажи, что я еще смотрю в гостиной — ты уронил его за кресло, я приеду к тебе…

Следует (да, следует) коротать дни. Как же? Потчуя Федора глинтвейном? Швейцарское удовольствие — после ледовин, после снега. Спрашивая у патера Шабонэ про родителей? Хозяйка дома подкупает участием — «отцу восемьдесят четыре, матушке — восемьдесят один, я не ошиблась?» Шабонэ кивает восторженно. Как еще коротать? Хотя бы с Шабонэ и соседкой-вдовой (а не мечтает ли она выйти за патера? во всяком случае, марципаны ждут только его) весело, весело готовятся к празднику Белого цветка — ярмарке в пользу больных детей. Почему бы не гербарии? Шабонэ все равно каждый четвертый день приносит свежий букет (вдове можно не говорить про источник цветочных поставок). И вместе с вдовой на исходе августа ошеломить городское общество фруктовым пирогом — «Булен, дай аршин» — да, пирогом длиною и шириною в метр! Не без хитрости — каждая испекла половину, а шов замазали конфитюром (вот вам пять хлебов и пять тысяч, испробовавших по птичьему кусочку, — разве что бургомистру чуть больше — под аплодисменты присутствующих). Вдова сияла: ну, приложите ладонь к боку пирога — толщиною в пясть! А начинка — винные ягоды, финики, персики вяленые, гонобобель, желтенькая малина из интерлакенских садов, ежевика, которую Шабонэ собрал внизу горных троп, пользуясь указаниями мальчиков-пастушонков.