Эльмира Нетесова - Тонкий лед

— Мам, а может, тебе послышалось? Если б Соко­лов или Касьянов звонили, они сегодня сказали бы. Кроме них, некому. Хотя ошибиться могли, такое, сама знаешь. Бывало не раз,— не придал значения услы­шанному.

— Нет, сынок, сердцем чую, не ошибка это. Кто-то тебя искал. Не знаю, что за человек, только на душе тревожно сделалось, ровно кошка нагадила в самое нутро,— помогла снять свитер.

Егор долго перебирал в памяти всех знакомых, но никто из них никогда не звонил ему домой. Даже не знали и номера домашнего телефона. Ложась спать, он успокоил сам себя тем, что Марии Тарасовне зво­нок примерещился, либо оказался случайным, оши­бочным.

В эту ночь он увидел во сне Тамару Нет, не той, которая уехала из семьи. Приснилась такой, как встре­тил ее впервые: робкой, застенчивой девушкой, крас­невшей от каждого смелого взгляда Егора. Она не сра­зу разрешила взять себя под руку. Боялась остаться с ним наедине. Не соглашалась гулять с Егором по темным улицам города, а уж о парках и скверах слы­шать не хотела. Не осмеливалась ходить на реку, ста­ралась быть среди подруг, никогда не отставая от них. Теща приучила дочь к десяти вечера возвращаться домой, и Тамара, стараясь выполнять эту просьбу, крайне редко ее нарушала. Даже во сне, через годы, Егор увидел ее прежней. Все те же кудряшки спадали на лоб и плечи. Всегда широко открытые, будто удив­ленные глаза, хрупкая, словно прозрачная фигурка.

Она подошла к Егору сама. Улыбнулась одними гу­бами, положила на плечи ему руки, заглянула в глаза, спросила тихо:

— А ты все ждешь меня?

Платонов всмотрелся. Увидел седину в кудряшках, морщины возле губ, вокруг глаз.

— Что с тобой? — прижал к себе невольно.

— Плохо мне, Егорушка, ой, как тяжело! Какая я глупая! Как виновата перед тобой,— спрятала лицо у него на груди. Плечи задрожали.

— Тамара, девочка моя! Давай забудем все пло­хое, перешагнем через ошибки.

— Не получится.

— Почему?

— Вы никогда меня не простите. Никто!

— Я прощаю! Хотя и не знаю, в чем твоя вина.

— Ты никогда не простишь меня, да и забыть не сможешь. Ведь я первая, ты любил. Я сама виновата, что теперь предали меня. Все возвращается. За каж­дую нанесенную боль получаем в десять раз сильнее, и от такой расплаты никому не уйти.

— О чем ты, Тамара? Я люблю тебя!

— Нет, Егор! Мы потеряли любовь! Слабыми ока­зались оба. Не удержали. Теперь уж поздно что-то ме­нять, мы не в силах вернуть наше прошлое. А впереди лишь боль раскаяния и сожаление. С ними и уйдем! Никто не поможет нам, мы больше никогда не встре­тимся, но знай, я любила тебя одного. Другому в сердце места не было. И я навсегда осталась твоей...

— Тамара, не уходи! — пытался удержать, но ви­дение растаяло в руках бесследно.

Егор пришел в котельную, едва закончился завт­рак. Кондрат как раз допил чай и не успел отойти от маленького столика. Увидев Платонова, удивился, но виду не подал.

— Аль обратно воротили в нашу зону? Аль, наскучившись, проведать вздумали? - спросил вместо при­ветствия.

— По делам службы приехал, заодно хотел Вас навестить. Давно не виделись,— выложил из сумки яблоки, пакет слив, свежий хлеб, масло, сахар, колба­су.— Ешьте на здоровье! — присел Платонов поближе к старику.

— Благодарствую, Егор! Не столь гостинцы, сколь память дорога! Как здоровье нынче? Трещин не дает?

— Все нормально. Дышу без сбоев.

— Не высыпаешься. То худо! Глянь, какие круги под глазами. Аль бабная зона худшее нашей? Мороки и забот прибавилось?

— Их везде хватает.

— Ну-ка, дай руки, погляну, чего их дрожь проби­рает? Аль к выпивке потянуло, а може, бабы с дороги в канаву стаскивают? Ты им не поддавайся. Те лахуд­ры к доброму не способные. Знамо дело, им абы плоть пощекотать, про душу не болеют! О! Вишь, как оно! Снизу весь пустой, баба выжала. Крутая кобылка, го­рячая! Не промахнул нынче, жаркую оседлал. С вы­пивкой воздержись, слышь, нутро перетряхивает с гу­лом. Не срывай его, побереги. Вона как вчера набрал­ся: сердце скачет, взахлеб дышишь...

— Всего сто грамм принял.

— Кажный вечер прикладываешься, а тебе не мож­но. Слабый ты! С самого детства дохляк!

— Хорош дохляк! Сколько лет в зонах работаю. Тут не всякий здоровый потянет! — не согласился Пла­тонов.

— Дурное дело — не хитрое,— буркнул Кондрат хмуро и добавил,— путний мужик ни за какие деньги сюда не уговорился бы!

— Выходит, я — дурак? — обиделся Егор.

— Тебя по молодости схомутали, когда заместо мозгов единая мякина водилась. Так и других трено­жат. Нече серчать, правду сказываю! — прощупал за­тылок, макушку и продолжил,— переживал чего-то шибко, а не стоило. Все само наладится. Едино, в грех не впадай. И еще: сказывай, с чем заявился? Не томи себя,— предложил неожиданно.

— Верно, Кондрат, угадал! С просьбой я к тебе при­шел. Только не знаю, согласишься ли?

— Ты сказывай — я помыслю.

— Начальнику вашей зоны помощь нужна.

— Соколову что ли?

— Ну, да! Ему.

— Че надумал бес! Он меня в тюрьме томит, а я ему подсоблять должон? Иль в дураках дышу, что свово ворога спасать стану? — рассердился дед.

— А разве он тебя судил, дал срок и сюда привез? Будь его воля, давно бы отпустил тебя на свободу. Я это лучше всех знаю. Он жалеет, но помочь не мо­жет. Ни в его власти такое! — вступился Платонов за Соколова.

— Злой он мужик, то сам ведал. С людями худче собаки брешется и все матом.

— Достают его, от того срывается. То драки с поно­жовщиной, то в бега линяют, чифирят, наркоманят, день­ги отнимают, за них же убивают друг друга. А недавно, наверное слыхал, начальника охраны чуть не убили.

— Слыхал! То как же! Земля круглая, сплетни по ней наперед люду скачут,— улыбнулся дед загадочно.

— Говорят, что сам Медведь его наколол?

— Тот ужо в покойниках почивал. На что ему жи­вые сдались? Хочь и не без загадок пахан коптил белый свет, много ему было дано. Ан, не впрок пошло...

— Вот этот Медведь и теперь на Соколова охотит­ся. Домой приходит к нему ночами, на работе следом ходит. Веришь? Совсем извел мужика! Сможешь ему помочь?— спросил Егор.

Кондрат долго молчал, обдумывал услышанное.

— Не посланник надобен. Самого глянуть стоит. Справлюсь, аль нет, тогда и лопотать. Вслепую что толку брехать? Нехай сам заявится. Один, без главно­го охраны. Того не возьму в лечение. Ему боль в на­казание от самого Господа. Он так решил. Знамо, я не смею поперек Его воли стать,— сказал сурово.

— Значит, Александру Ивановичу можно к тебе прийти? — уточнил Егор.

— Нехай жалует ко мне,— подтвердил старик.

Вскоре Соколов сидел у Кондрата. Дед вниматель­но выслушал человека. Ощупал всю голову, грудь, про­верил руки, плечи. Достал из-за котла пузырь с темной жидкостью: