Давид Малкин - Король Шломо

время разбрасывать камни и время складывать камни,

время обнимать и время избегать объятий,

время отыскивать и время дать потеряться,

время хранить и время тратить,

время рвать и время сшивать,

время молчать и время говорить,

время любить и время ненавидеть,

время войне и время миру <���…>»

Прикрыв глаза, король Шломо слушал писца. Иногда кивал.

– «Всё Он создал прекрасным и всё в свой срок,

даже вечность вложил им в сердца,

но так, чтобы дела, творимые Богом,

от начала и до конца не мог постичь человек.

Я узнал, что нет большего блага для человека,

чем есть и пить и делать доброе в жизни.

А видеть, что еда и питьё, они от труда твоего —

это дар Божий.

Я узнал: всё, что творит Господь, – навеки.

Нельзя ничего прибавить и нельзя ничего отнять.

И сделал так Бог, чтобы его боялись».

– На сегодня хватит, – сказал король Шломо. – Прочти мне последнюю строчку, которую ты записал.

– «И сделал так Бог, чтобы его боялись».

– Вот отсюда завтра и начнём, – сказал король Шломо.

…Был холодный и ветренный вечер. Мне внезапно захотелось навестить Шимона. Я собрался с силами, прикрыл лицо платком и пошёл к Овечьим воротам. Его не оказалось на обычном месте. Пока я стоял в растерянности, появлялись озабоченные люди, смотрели на камень, где всегда сидел Шимон, и исчезали. Я начал тревожиться. Вдруг знакомый нищий по прозвищу Худой ткнул меня палкой в спину и сказал: «Господин, если ты ждёшь Шимона, то напрасно: он умер». Я опешил. «Как так?! Когда это случилось?» – «Сегодня утром. Его уже отнесли за стену. Давай поспешим, мы ещё успеем на похороны», – ответил Худой. Я хотел было пойти за ним, но остановился, вспомнив, что королю нельзя появляться на кладбище. Худой ни о чём не спросил, пошёл один. Я решил, что, когда вернусь домой, отправлю слуг очистить место для Шимона в погребальной пещере и найму плакальщиц. Около Овечьих ворот меня дожидался нищий по прозвищу Молодой, с которым мы пировали недавно в компании с Шимоном и Худым. Молодой приблизился, наклонился ко мне и прошептал: «Шимон не своей смертью умер. Его убили». Я оторопел. «За что? Кто мог это сделать?» – «Какой-то ученик пророка Ахии», – шёпотом сказал Молодой и быстро исчез в городе…

Шломо очнулся, услышав голос Храма:

– Ты был в своей Школе Мудрости. Помнишь, вы рассуждали там о месте человека в этом прекрасном мире?

– Помню. И, может быть, если бы я знал, что в этот момент убивают калеку Шимона, я усомнился бы в том, что мир, созданный Господом, прекрасен.

– От человека скрыто абсолютное благо, заключённое в Творении, – сказал Храм. – Вы видите только часть Его замысла.

– Тогда смертным бесполезно и задаваться вопросом о причинах зла.

– Пожалуй, это так, – согласился Храм.

Осенним вечером в дом королевского сына Рехавама в Офеле пришли трое его друзей отметить возвращение одного из них, Молида, из страны Моав, откуда его караван привёз в Ерушалаим бычьи кожи и овечью шерсть.

Через час после прихода друзей Рехавам поднялся и обошёл дом, проверив, все ли слуги ушли к себе за ручей Кидрон. Когда он вернулся, у его друзей были совсем другие лица, как будто не они только что пили вино и распевали субботние песни.

– Я начну? – спросил Молид, крепкий сорокалетний мужчина, сын самого богатого ерушалаимского торговца скотом.

Рехавам кивнул.

– Мы пришли на базар в их главном городе Кир-Моаве через три дня после того, как сын царя Моава зарезал отца и занял его трон.

– Как зарезал?! – удивился Атай. – Мы здесь об этом ещё не знаем.

– Вы здесь о многом не знаете, – сказал Молид. – Скоро новый царь Моава откажется пригонять скот в дань Ерушалаиму, тогда сразу всё и узнаете. Народ зашумит, будет ругаться и угрожать Моаву. Старичок Бная бен-Иояда соберёт войско, через город с грохотом проедут боевые колесницы, армия, может быть, дойдёт до Иордана, но по пути наш командующий остынет, сообразит, что иврим не захотят умирать ради моавитской шерсти, и вернётся со своими солдатами в Ерушалаим. Кто сегодня в Эрец-Исраэль боится Бнаю бен-Иояду!

Это была неправда. Собравшиеся в доме Рехавама потому и говорили так тихо, что само имя Бнаи бен-Иояды вызывало в памяти у людей не багровое лицо с седым венчиком редких волос, а необъятную спину командующего и кулаки, которые и на старости лет могли сокрушить любого воина на Плодородной Радуге.

– Ладно. Раз мы здесь ничего не знаем, расскажи нам, как всё произошло в стране Моав, – попросил Рехавам.

– Просто. Царские сыновья давно шептались, что старшим из них уже за двадцать – слышите – не за сорок, а за двадцать! – а отец всё ещё не подпускает их к власти. И однажды, когда тот возвращался с охоты, ему устроили засаду. Как только царский отряд поравнялся с одной из пещер, оттуда выскочили воины в платках на лицах и, перебив охрану, зарезали царя вместе с его жёнами и слугами. Когда рассвело, в Кир-Моав пришла весть, что ночью на царя напали кочевники. На указанное пастухами место прискакал на верблюдах отряд царской гвардии, но нашёл возле пещеры такое месиво из мяса и костей, что нельзя было узнать, где царь, а где раб. С трудом отобрали что-то для погребения.

Народ оплакал властителя и вернулся к своим делам. Гвардия и придворные, конечно, поняли, кто устроил засаду. Через несколько дней во дворце короновали старшего царского сына. Ему двадцать пять лет, и теперь он полновластный хозяин страны, потому что царь у них – как у нас Бог.

В комнате стало тихо. Рехавам вышел и вскоре вернулся с двумя светильниками. Он поставил их на пол и сел на шкуру в середине комнаты.

Эцбон – мрачный мужчина, один из тех, кто двадцать лет назад участвовал в убийстве вавилонских купцов и потом чудом избежал побития камнями, – проворчал:

– Птиц и рыб он понимает, а что делают люди вокруг него – нет.

Остальные догадались, о ком говорит Эцбон, но он всё-таки посмотрел на Рехавама и медленно выговорил:

– После всех бунтов и мятежей оставит тебе отец только Ерушалаим. А то и один свой Храм.

Рехавам промолчал, зато его гости заговорили, перебивая друг друга.

– Коэны и левиты на севере его ненавидят, потому что в их храмы никто теперь не ведёт овец.

– Ахия из Шило помазал Яровама бен-Навата, тот стал королём над десятью северными племенами и уже призывает их к походу на Ерушалаим.

– Шломо ничего не соображает от старости. Он целыми днями диктует писцам свои притчи.

– Когда наш Рехавам получит корону, он тоже уже ничего не будет соображать! – захихикал Молид.

Рехавам поднял руку и в наступившей тишине сказал: