Давид Малкин - Король Шломо

Птица покачала головой и, вздохну в, ответил а:

– Нет, Шломо. Господь не создал нас равными. Вот, послушай. Когда твой народ шёл по пустыне из страны Египет в Эрец-Исраэль, мы летели рядом, вы просто не хотели нас замечать. Когда наступил голод, и вы, и мы обратились к Господу, чтобы Он спас нас. И Он послал манну, которой хватило всем – и вам, людям, и нам, птицам, и животным. Когда на пустыню опустился зной, и вы, люди, и мы, птицы, возопили к Господу, Он пожалел нас всех и велел праотцу Моше ударить посохом в скалу. Оттуда полилась вода – так Бог напоил сперва людей, а потом и нас. Это было в Хорейве. Вместе с вами мы славили Творца за то, что услышал наши молитвы.

Но когда, кроме вкусной манны и чистой воды вам ещё захотелось мяса, Господь вывел нас, птиц, под камни и палки людей… Это очень грустная история. В те дни мы узнали, что только люди – любимые дети Господа. И воду, и пищу Он сотворил не по нашей, а по вашей молитве. Просто так уж совпало.

Шломо ещё думал над словами Птицы, когда услышал голос Храма:

– Ты хотел говорить о Рехаваме?

– Да. Мысли о Рехаваме, которому я должен передать власть в Эрец-Исраэль, приходят, как внезапная боль. За что Бог наказал меня таким сыном, моим единственным наследником? Я никогда не говорил об этом вслух. Никому. Вот если бы пришёл мой брат Даниэль! Сперва я спросил бы у него: «Как ты думаешь, брат, любил ли Господь Давида, нашего отца?» И, наверное, он ответил бы так: «Если Давид смог сочинить “Псалмы”, значит, Господь его любил». Тогда я спросил бы: «Почему же Бог наказал Давида? Помогал ему в государственных и военных делах, прощал все грехи, но сыновей дал таких скверных! Один изнасиловал сводную сестру, другой зарезал брата, а потом взбунтовался и поднял руку на отца. И ведь это были самые любимые сыновья, обожаемые Давидом и народом – не то, что ты, Даниэль, не интересовавшийся ничем, кроме Учения, или я – один из самых младших и незаметных».

Сейчас мне уже ясно, что ответа на свой вопрос я не получу никогда. Но никого из своих братьев я не вспоминаю так часто, как Даниэля.

…Однажды на прогулке – вдвоём, без оружия и охраны – мы так заговорились, что забрели в ивусейское селение. Спохватились только когда оказались перед толпой мрачных людей с татуировкой на лицах. От страха я покрылся потом, а Даниэль, даже не замедлив шага, пошёл на ивусеев, и те притихли, а потом молча расступились перед нами.

– Дани, почему нас не убили? – спросил я, когда мы ушли достаточно далеко.

– Потому что за нами – наш Бог.

Он сказал это так уверенно, что с тех пор я не раз думал, что моего упования на Бога недостаточно, что мне нужно добиваться от себя такого доверия к Всевышнему, как у Даниэля. Или какое было у нашего праотца Яакова, вышедшего против разъярённых пастухов, оскорблявших Рахель. Или как у юноши Давида, не испугавшегося великана Голиафа.

А самое раннее моё воспоминание о Даниэле – наша прогулка с ним, когда мне едва минуло пять лет. Старший брат тогда сказал: «Я думаю, Господь каждому человеку, и только ему одному, дал какой-нибудь дар, надо только его найти в себе, как наш отец Давид». – «А есть что-нибудь такое, что из всех людей можешь ты один?» – спросил я. «Я могу погладить кузнечика», – сказал шёпотом Даниэль и покраснел. Я, тоже шёпотом, попросил: «Погладь, Дани!» Он склонился над кустом и оттуда выскочил кузнечик, замер на месте и застрекотал. Изломанные коленки на его ножках дрожали, усики поворачивались в разные стороны. Даниэль пальцем погладил хрупкую спинку кузнечика, тот одним прыжком вернулся в свой куст и исчез.

Я схватил брата за руку: «Научи меня тоже!» Даниэль вгляделся в моё лицо, и ответил: «Мне кажется, Бог даст тебе – единственному из всех людей – дар разговаривать со всем, что Он создал: с птицами, с деревьями, с дорогой. А я могу только погладить кузнечика».

Когда король сидел в кресле у себя дома, к нему на колени приходила кошка и тут же засыпала. Во сне она мурлыкала, и Шломо вспоминал голос Тимны – царицы Шевы.

…Тимна вся состояла из запахов лаванды, мирры и корицы. А ещё из смеха! Даже о своих богах она рассказывала, смеясь: «Они у нас каменные, стоят внутри своих капищ. День начинается с того, что жрецы моют и наряжают “хозяина дома”».

Ей понравилось, что во дворе Храма происходят свадьбы и разыгрываются придуманные королём сцены. Она даже велела записать слова Шломо: «Музыка, танцы, сказки – всё это создал Господь, чтобы человек любил жизнь».

Каждый день появлялся лекарь. Всю зиму он поил Шломо отварами трав от простуды и растирал ему оливковым маслом отёкшие ноги. Когда лекарь уходил, Шломо опять диктовал мальчику-писцу свиток «Коэлет»:

– Пора! А всё не насытятся очи тем, что видят,

не переполнятся уши тем, что слышат <���…>

Уходит человек в свой вечный дом,

и плакальщицы по улице кружат…

Однажды король Шломо крикнул писцу:

– Найди записи о последних днях короля Давида.

Писец принёс.

– Вот эти свитки, мой господин, – сказал он, низко кланяясь.

– Прочти мне их.

– «…Приказал Давид, чтобы собрали чужеземцев со всей Эрец-Исраэль, и назначил их каменотёсами, дабы вырубать и обтесывать камни для постройки дома Божьего.

Много железа для гвоздей к дверям ворот и для соединения частей припас Давид, а меди – вообще без веса! И деревьев кедровых без числа, потому что привезли Давиду цоряне много кедровых деревьев…»

– Нет. Найди место, где описано моё помазанье.

– «И благословила вся община Господа, Бога отцов своих, и поклонились все, и склонились перед Господом и перед королём. <���…> И ели, и пили пред Господом в день тот с радостью великой, и поставили королём Шломо, сына Давида, и помазали его перед Господом в правители, а Цадока – в первосвященники. И воссел Шломо на престоле Господнем вместо Давида, отца своего.

И все начальники, Герои, и все сыновья Давида признали короля Шломо».

Дальше идут записи, сделанные с твоих слов, господин мой король, – предупредил писец.

– Читай, – велел Шломо. – Что сказал Давид?

– «Вечный союз заключил Он со мною: “Если сыны твои будут блюсти путь свой, чтобы ходить в истине всем сердцем своим и всею душою своею, то не переведётся на престоле Израиля муж из потомства твоего”».Тут записан твой рассказ о том, что завещал король Давид тебе, мой господин, – остановился писец. – Тоже читать?

Шломо кивнул, и писец поднёс к глазам свиток.

– «Ты знаешь, что сотворил Иоав бен-Цруя, как поступил он с двумя военачальниками Израиля, Авнером бен-Нером и Амасой бен-Итером, как он убил их и пролил кровь во время мира, как обагрил кровью бранною пояс на чреслах своих и обувь на ногах своих. Так поступи же по разумению твоему и не отпусти седины его в преисподню с миром! <���…> А сыновьям Б ар зил ая из Гил ад а окажи милость, и пусть будут они среди тех, кто ест за столом твоим, ибо они пришли ко мне, когда бежал я от Авшалома, твоего брата. А ещё есть у тебя Шими бен-Гейра, биньяминит из Бахурима. Он злословил меня тяжким злословием в день, когда я шёл в Маханаим, но сошёл навстречу мне к Иордану, и я поклялся ему Господом, сказав: “Я не умерщвлю тебя мечом”. А нынче ты не считай его невинным. Ты – человек умный и знаешь, как поступить с ним. Сведи седину его в крови в преисподню!»