Олег Егоров - Казейник Анкенвоя

В них еще гвозди не забивали. Невозможно оскорбить или задеть словесно мусульманскую веру. Только тупые невежды, каковых среди мусульман пруд пруди, могут отрицать факт того, что Антихриста именем Даджаль сокрушит пророк Иса, сошедший с небес. А пророк Иса в Исламе никто иной как Иисус. Но утверждение, что Иисус Христос потом объединит мир под единой властью на основе религии Ислам, согласитесь, немного странно звучит. Для пущей субъективности я рассмотрел Антихриста и в свете православных оценок. Две оценки показались мне актуальными. «Отступление попущено Богом: не покусись остановить его немощной рукою твоею. Устранись, охранись от него сам: и этого с тебя достаточно. Ознакомься с духом времени, изучи его, чтоб по возможности избегнуть влияния его». «О кончине мира» епископ Игнатий Брянчанинов. Для себя наличие коллективного разума полагаю доказанным. Наличие коллективной души опровергнуто и без меня. Отсюда я вывожу: Антихристу после тотальной узурпации власти должно будет противостоять каждому в одиночку, найдя опору в душе своей и надежде на второе пришествие Спасителя. Аминь. Вторая оценка больше касалась совокупности богословских толкований книги «Откровение», где кончина мира и приход Антихриста могут рассматриваться как текст, в целом, бесспорный. «Откровение Иоанна Богослова нельзя понимать, как единую цепь предсказаний в повествовательной или хронологической последовательности». «Об Откровении Иоанна Богослова» архиепископ Виктор Пивоваров. Отсюда я вывожу: нечего толковать про Антихриста, и ему сопутствующие беды, пока такие не наступят. Книгу же апостола «Откровение» трактовать следует исключительно в элементарной последовательности: не суйся наперед батьки в пекло. Поскольку антихристов, имя которым легион, еще мудрецы узрят более, чем узрели до них за двадцать веков, и тоже все мудрецы. А пока что мне предстояло в одиночку противостоять Семечкину и его пьяным агрессивным бездельникам. Я услышал, как ударила металлическая дверь, и в застенок, топая, ввалилась шумная ватага инквизиторов.

Наверное, Семечкин поднял свою длань. Оттого, что наступила тишина.

- Враг, - произнес внушительно Семечкин. - Порождение. Левит, разрушивший веси каббалою. Черный книжник, напустивший воды в океан. Анафема. Отлучаю его от себя. Устраняюсь и передаю оболочку его священному суду провидения.

Наверное, Семечкин опустил свою длань. Оттого, что ватага, матерясь, осыпала мой образ мягким и зловонным картофелем. Но это не помешало мне ответить.

- Ты вроде бы у нас просвещенный, Коля Семечкин. Картину Иштвана Сабо в оригинале видел. Если помнишь, кивни.

Кто-то засмеялся. Кто-то отрыгнул. Это не помешало мне закончить с ответом.

- Помнишь ли ты, Коля, «Апологию» римского сатирика? Уверен. Помнишь. Тогда отчего бы левиту, способному на такие разрушения, не подтереть вашу кислую бражку?

- Господь оберегает церковь истины.

- Ты о чем? О грязном заблеванном вагоне, или о Вселенской апостольской церкви Иисуса Христа?

Коля подошел ко мне, снял рогожный куль и плюнул в мой образ.

- Вот доказательство! - возопил Николай.

Он предъявил ватаге своих прокаженных инквизиторов какую-то книжку в мягком черном переплете. Коля всегда ворох книг в холщовой сумке таскал. На польском языке, в основном. Лепрозорий за спиной Семечкина бодро покрыл мой образ грязными выражениями. Пока меня материли, я осмотрелся. Я был привязан к доскам какой-то секции с гнилыми овощами. Цементный пол был убран битой пивною посудой и раздавленными картофелинами. В углу хранились древние испражнения. Никелированный, автоматизированный немецкий пивной завод, среди которого сохранилось такое подсобное помещение, можно считать уже русским. Не однажды обвинял ты меня в русофобии, уважаемый читатель. Особенно из той седеющей группы, что спокойно взирала на православные чертоги, где устраивали танцы, хранили зерно и запускали полиграфические станки высокой печати низкой литературы. Когда-то году в 1981-м я по случаю наведался в церковь подмосковного райцентра Новый Иерусалим, где шустрые маляры белили фрески с ликами Богородицы, Иисуса, архангелов и заступников.

- Зачем вы фрески замазываете известью? - спросил я маляров.

- Как же! - отозвался с качелей более общительный работник из бригады русских мазил (не узбекских, не азербайджанских, не туркменских и не вьетнамских). - Или не слышал? Эх ты, чурка! Москва, она ж белокаменная!

Чревоугодник дождался, когда иссякнет поток частных матерных определений по моему адресу, и зачитал вслух почему-то из той же «польской» книжки обвинительное заключение.

- Архангел Гавриил испепелит тебя, жалкий фарисей. И скатает он из праха твоего черный снежок, и забросит в преисподнюю адскому вратарю. Ты сгоришь ночью. Медленно.

Почему-то меня не испугал ни его приговор, ни одобрительные вопли пьяного сборища хлыстов. Усмешка покойного альбиноса кидала меня в дрожь, но Коля Семечкин попросту не способен был меня напугать.

- Ты очень грязный Коля. Воняешь как раздавленный пес. Тебе бы в баню. Помылся бы, сменил бы платье. Ты сам что, запах мочи не чувствуешь? Ахинею порешь. Безобразничаешь. Ей Богу, срам. Трусы-то можно сменить?

Коля, зашедши спереди, ухватил меня костяшками пальцев за нос, и дернул весьма чувствительно.

- За ничтожество меня держишь? - спросил он так, чтобы остальные не слышали.

- Я вообще тебя не держу. Проваливай хоть сейчас. Тебя жена дома ждет. Ты послушай, Коля. Еще до наступления тьмы братья славяне вырежут вас, как зверушек из малахита. К вечеру, Семечкин, они вспомнят про пивной заводик. Не славяне, так Дмитрий Кондратьевич. Тебе известно, что он с Матвеевым вместе Грозный брал? Матвеева он тебе не простит.

- Моя жена Христова церковь.

Коля смазал тыльной стороною ладони, точно дворником, испарину с лобовой своей части. Не удержавшись, к нам добавился граф Болконский.

- Дай молвить, наставник - сказал Болконский, сняв тюбетейку. - Отсечем язык Антихристу, привяжем вместо грузила пару бочек немецкого, и в пучину.

Я еще прежде заметил, что обращаясь к Николаю, граф тюбетейку снимал неясно зачем. Поскольку надевал ее обратно, когда Коля обращался к нему.

- Мы скорей тебя вместо грузила привяжем, - осадил его Семечкин. - За пару бочек пива мы двоих как ты, привяжем.

Надев тюбетейку, Болконский выслушал отповедь, и снял тюбетейку.

- Дай молвить, наставник, - сказал граф. - Отсечем язык Антихристу, лобстера заклеймим тремя шестерками, потом на Слободской остров. Слободские виноватого ищут. Пора найти.

Предложение контрразведки показать народу мой звериный лик, Семечкин встретил еще более враждебно.

- Ты очень глупец, Болконский. Кого ты зришь здесь, Болконский?