Кетиль Бьёрнстад - Река

Я подчиняюсь. Марианне обладает особой способностью придавать всему грешный, но не опасный оттенок.

Мы решаем взять бифштекс. Оба.

— Мне среднепрожаренный, — говорит она. — Жареный картофель и побольше соуса беарнез.

— Мне тоже, пожалуйста, — говорю я и замечаю, что не чувствую себя здесь неловко, как я опасался, напротив, мне нравится в этом месте, где с балкона льется обычная для ресторана музыка и где адвокаты из фешенебельных районов Осло смешиваются с современной богемой из Клуба 7. [8] Клуб 7 — культурный центр в Осло, объединяющий людей творческих профессий. За два столика от нас сидят несколько поэтов, видно, они уже давно пьют красное вино, с ними красивая полногрудая женщина, которая пишет стихи, наверное, лучше их всех вместе взятых.

Вино ударяет мне в голову.

Марианне осматривает зал, в то же время проверяя мои политические убеждения: что я думаю о Вьетнамской войне, о палестинском вопросе, о Европейском сообществе. Настоящая канонада вопросов. Я отвечаю неуверенно, не хочу, чтобы мое мнение разошлось с ее, по крайней мере сегодня, и придерживаюсь той точки зрения, которую, по-моему, она может одобрить. Интеллектуально она меня превосходит. Однако я не совсем безнадежен. И мама, и отец всегда интересовались политикой, они приучили меня читать газеты. Да и Катрине все эти годы, пока мы жили дома, держала меня в ежовых рукавицах. Но меня раздражает, что Марианне отводит мне место в другом поколении.

— Что вы думаете о Роберте Никсоне? — например, спрашивает она.

Я сержусь и говорю, что не включаю себя в это вы. Вы? Я принадлежу к людям ее поколения.

— Конечно, — говорит она. — Я замечала это по Ане. Она была неспособна следить за тем, что происходит в мире.

— Она да, но не ее поколение.

Нам приносят заказ. Мы оживленно беседуем, но я слишком устал, чтобы обсуждать сейчас важные политические вопросы. Марианне не в себе, думаю я. Она что-то приняла. И все-таки я полон ею, позволяю себе опьяняться ее внезапными порывами и считаю великой честью то, что сижу с нею здесь, в знаменитом Театральном кафе. Понимают ли посторонние, что произошло между нами? Она заказывает вторую бутылку вина. Расспрашивает меня о фильмах, которых я не видел. Годар. Антониони, Бергман. Потом смотрит на часы.

— Сегодня в девять вечера идет «Вудсток», — говорит она. — Хочешь посмотреть?

— Конечно. А ты не устала?

— Прекрати. Не делай из меня старуху.

Она старается быть веселой, но лицо у нее грустное. Неожиданно на наш столик падает тень — незнакомый человек в безукоризненном темном костюме смотрит на нас. То есть он смотрит на Марианне.

— Ты? Здесь?

Во мне вспыхивает неприязнь, почти гнев. И я понимаю, что это его она весь вечер искала глазами. Но Марианне невозмутима, удивительно невозмутима.

— А почему бы мне здесь не быть? — спрашивает она.

— Я не думал, что ты готова для этого, — отвечает он.

— Еще не готова. Познакомься с моим жильцом, — говорит она, дружески протягивая руку в мою сторону. — Ты его уже видел.

Он смотрит на меня. Недружелюбно и кисло.

— Правда? Имел такую честь? — спрашивает он, протягивая мне руку. Я вежливо пожимаю ее.

— Аксель Виндинг, — представляет меня Марианне. — Редкий музыкальный талант. В будущем году он будет дебютировать в Ауле. Он спас тебя, когда наша яхта перевернулась.

Незнакомец смотрит на меня с новым интересом. Наконец я узнаю его. Это рулевой.

— Ты был там, когда погиб Эрик Холм? — спрашивает он.

— Он тогда тебя спас, — говорит Марианне. — Представься, по крайней мере.

— Ричард, — неохотно говорит он. — Ричард Сперринг.

— Аксель Виндинг, — говорю я, как того требует вежливость. Теперь я понимаю, что Марианне его ненавидит. Этой минуты она ждала. Она сама все устроила, продумав до мельчайших деталей. Должно быть, она знала, что Ричард Сперринг будет сегодня вечером в Театральном кафе.

— Он вытащил тебя из моря, Ричард, — повторяет Марианне. — Полагаю, ты должен оказать ему внимание. Поблагодарить его.

Ричард Сперринг замирает на мгновение, потом бормочет:

— Безусловно, это мой долг.

Я смотрю на него как на мужчину. Высокий. Хорошая внешность. Но какой-то нескладный. И не вызывает доверия.

— Ты обедаешь здесь с женой? — спрашивает Марианне.

— Нет, она дома, — отвечает Ричард Сперринг. — У меня здесь деловая встреча с моей секретаршей.

— Это та красивая дама? — спрашивает Марианне и смотрит в другой конец зала.

— Да, — смущенно отвечает он.

Марианне молча кивает.

— Может, увидимся на днях? — робко спрашивает он.

— Может быть, — отвечает Марианне. Разговор с Ричардом Сперрингом окончен, она больше не смотрит на него, она смотрит на меня. Он в замешательстве и чувствует себя униженным. Я краснею от смущения, мне не хочется быть втянутым в их отношения. В глазах Марианне я вижу беспредельное отчаяние.

— Было приятно… — нервно бормочет Ричард Сперринг и понимает, что ему надо уйти. Марианне больше не замечает его. Он скрывается между столиками, возвращаясь к деловой встрече со своей секретаршей.

— Что с тобой? — спрашиваю я Марианне, как только он уходит.

— Ты вытащил его из моря, — лаконично отвечает она. — Он виноват в том, что яхта перевернулась. И в том, что погиб Эрик Холм.

— Я понимаю, что у тебя с ним свои счеты. Но, несмотря ни на что, он пытался спасти яхту. И Ребекка, и я видели это, так сказать, из партера.

— Иногда в нашей жизни появляются люди, которые плохо действуют на нас и являются причиной роковых событий, имеющих роковые последствия. Целую цепь роковых последствий, но сразу мы этого даже не понимаем. Ясно?

— Нет, — говорю я.

— Но в моей жизни Ричард Сперринг именно такой человек. Без него не случилось бы этой трагедии, которая для меня наложилась на две другие. Так или иначе, с теми трагедиями я бы справилась, конечно, с помощью времени. Но то, что яхта перевернулась и Эрик Холм утонул, перевернуло что-то и в моей жизни. И я никак не могу выровнять мое судно, ты это уже видел.

— Наверное, я тоже внес в твою жизнь что-то роковое? — спрашиваю я.

Она быстро кладет свою руку на мою.

— Нет, это невозможно. Потому что ты любил Аню.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, — продолжаю я. — Наверное, нам, знающим человека, легче это заметить. Возьми, к примеру, моего отца. Он так и не смирился со смертью мамы, не справился со своим горем. Тогда у него появилась эта Ингеборг из Суннмёре, которая продает дамское белье. У нее, безусловно, были добрые намерения. Как думаешь, может, и у Ричарда Сперринга тоже были только добрые намерения?

— Как ты мне нравишься, когда так говоришь! — Марианне признательно улыбается, уже готовая забыть о нашей разнице в возрасте. — Ты сразу становишься старым. — Она смеется. — А у меня слабость к пожилым мужчинам.