Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

Увидев судно из окна поезда, Давид понял, что было бы преувеличением считать, будто он плавал на пароходе, имея в виду паром между Кале и Дувром. Тот паром нельзя было назвать даже жалким челном по сравнению с этим морским змеем, готовым пуститься в плавание по мировому океану.

В окне вагона мелькнула большая округлая корма и надпись желтыми буквами, сверкавшими на черном фоне:

ТИТАНИК

Ливерпуль

Это имя как нельзя лучше подходило судну. При виде его могучих форм, кранов, мачт, лебедок и четырех высоких желтых труб у Давида закружилась голова. Судно отличала какая-то изящная, божественная законченность, заставившая Давида невольно подумать о музыке, о Бахе, о живом потоке звуков, бегущих, растущих и сливающихся в великое целое.

Спутники Давида тоже не без любопытства смотрели на новый корабль. Но они на своем веку повидали уже много кораблей. И потому вскоре их внимание переключилось на багаж и футляры с инструментами.

Поезд остановился. Музыканты вышли на перрон, из соседнего купе к ним присоединились трое других. Вокруг царил хаос и сумятица, музыканты с трудом протолкались через здание вокзала и вышли на причал. Там они отделились от потока пассажиров и направились к корме, к трапу для команды.

Вблизи впечатление органичной цельности разбивалось отдельными стальными листами, которыми был обшит корпус судна. Каждый лист был размером с двух крупных мужчин и каждый крепился множеством больших тяжелых заклепок. Скользя вдоль борта судна, взгляд терялся в бесконечности этих листов, которые, соединенные вместе, и были самим судном.

Давиду почудилось, что к Баху присоединился и Вагнер. «Валькирия» и «Гибель богов». Это был самый большой в мире океанский пароход. Над тремя из его четырех труб поднимался черно-серый дым и, подхваченный западным ветром, плыл над портом.

Семеро музыкантов поднялись по трапу. На борту Джейсон предъявил их документы и список краснолицему человеку в форме, и по бесконечным коридорам и трапам их повели вниз, в чрево парохода. Здесь все пахло новым — новой краской, новым маслом. Кое-где еще не хватало ламп, в коридорах толклись пассажиры и члены команды, еще не привыкшие ориентироваться в этом лабиринте. Черные кочегары, белые камбузные юнги. Эмигранты с выводками детей; обрывки слов и восклицаний; английский, немецкий, шведский, гаэльский.

Раз или два они сбились с пути и им пришлось возвращаться, наконец краснолицый хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Ну наконец-то! Черт подери, здесь так трудно ориентироваться! — Под белой фуражкой лицо у него было пунцовое, он вытер вспотевший лоб. Наверное, с раннего утра он проделал уже много миль по этим коридорам и трапам.

— Моя фамилия Макэлрой, — представился он, возясь со связкой ключей. — Я директор-распорядитель рейса на этой барже, хе-хе… — Последнее было сказано не без гордости.

Он открыл какую-то дверь.

— Вот ваша каюта, — сказал он музыкантам. — Она расположена рядом с камбузом.

Каюта была неуютная и пустая. У переборок стояли четыре двухэтажные койки, в торце каюты — небольшой стол и несколько стульев. Над столом в стене был маленький иллюминатор, через него в каюту робко заглядывал дневной свет.

— Здесь еще немного пахнет краской, — сказал распорядитель рейса. — За этой дверью помещение для ваших инструментов, умывальник в конце коридора слева. Есть вопросы?

— Как я понимаю, мы должны играть уже сегодня за ленчем? — спросил Джейсон.

— Первый класс сядет за стол, как только мы пройдем Замок Кэлшот, вы начнете играть в салоне на палубе «D» до того, как пассажиры рассядутся. У вас там место возле рояля. — Он на мгновение задумался. — Чтобы подняться на палубу «D», вам надо пройти по длинному коридору до двери с правой стороны, на которой будет написано «Трапы». Эта дверь только для команды. Войдете в нее. И попадете на трап для пассажиров первого класса. По нему вы подниметесь на палубу и попадете в салон. Пожалуйста, старайтесь держаться там поскромнее. И всегда все вместе. Договорились?

— Конечно, конечно, — успокоил его Джейсон.

— Потом я объясню вам, как попасть в зимний сад. Там вы будете играть утром и во время чая. Если у вас возникнут трудности, обращайтесь ко мне или к кому-нибудь из команды. Я имею в виду матросов, то есть настоящую команду. Есть вы будете вместе с ней.

— Превосходно, — сказал Джейсон.

— А теперь мне пора. Меня ждут дела. — С этими словами распорядитель рейса поспешно покинул каюту. В дверях он задержался. — И прошу вас, ведите себя как порядочные люди. Никакого спиртного, договорились? И не бегайте за девушками.

— Мы и есть порядочные люди, — заверил его Джейсон.

— Мне приходилось плавать с музыкантами.

— На нас вы можете положиться, как на собственных чад, сэр.

— Я опасался, что вы скажете что-нибудь в этом роде.

Дверь за распорядителем рейса закрылась.

— Симпатичный человек, — мрачно сказал Спот. Он уже занял нижнюю койку и сидел на ней, держа на коленях шляпу и глядя на всех с выражением пресыщенной скуки. Музыканты решили практические вопросы, Джейсон и Алекс распаковали свои вещи, Давид вежливо поздоровался с двумя музыкантами, которые ехали в другом купе, Джимом и Жоржем. Джим был статный мужчина, он все время улыбался и назвал Давида спутником по плаванию; Жорж был более сдержан, от него так разило туалетной водой, что ее запах заглушил запах краски, стоявший в каюте.

Петроний, весь сжавшись, по-стариковски сидел на своем футляре с контрабасом, футляр казался слишком большим рядом с маленьким Петронием.

— Рояль расстроен, — заявил Спот. — Вот досада! — Он взял несколько аккордов.

Спот и Давид стояли в дальнем углу салона, возле места, отведенного для оркестра, слегка скрытого двумя пальмами. Было чуть больше десяти, и поскольку пароход отчаливал не раньше полудня, Джейсон — после того как все устроились — разрешил музыкантам осмотреть судно или заняться чем-нибудь еще. Спот объявил, что хотел бы познакомиться с роялем, и, непонятно почему, потребовал себе в помощники Давида. Джейсон не возражал.

Подняться в салон первого класса из пахнущего краской мрачного чрева парохода было все равно что оказаться на небесах. Здесь лежали толстые мягкие ковры, в которых ноги утопали чуть не по щиколотку, стояли небольшие столики красного дерева с мягкими стульями, кожаные вольтеровские кресла, висели люстры, стены были украшены стеклянной мозаикой, вставленной в золотистые, как мед, дубовые панели, покрытые искусной резьбой. Между двойными рамами окон висели лампы, создающие впечатление солнечного света. Салон был похож на вестибюль какого-нибудь большого венского ресторана или отеля на современном курорте. (Вот как бывает в море, сухо сказал Спот, увидев удивление Давида.) Здесь были даже лифты; маленькие кабинки, обшитые панелями из ценных пород дерева, с зеркалами и медными пепельницами, покачиваясь, скользили с палубы на палубу. Но можно было пользоваться и роскошной лестницей (что и сделали Спот с Давидом), которая изящными полукруглыми пролетами вела с этажа на этаж.