Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

— Нет! — говорит он. — Даниэль!

Она сразу становится серьезной.

— Да, — говорит она. — Да! Да!

Он притягивает ее к себе, и они крепко обнимаются.

Потом, уже вечером, она спрашивает:

— Ты говорил это серьезно?

— Да. — У него все еще кружится голова. — Конечно серьезно, я прошу тебя…

— Я не об этом, Лео. Я о другом. Ты действительно больше не хочешь давать концерты?

Она внимательно смотрит на него. Он растерян. Прячет лицо у нее на плече.

— Ладно, ладно, — говорит она. — Чему быть, того не миновать.

Бараньи котлеты они съели вечером. Большая досталась Даниэль.

Они вместе поехали в Хенкердинген, и поездка оказалась неудачной. Все было так, как предполагал Лео. Мать была вне себя от гордости, волнения и любопытства. Родители едва узнали Лео. Мать ахнула и всплеснула руками, отец был немного смущен — Лео оказался выше его ростом. Родители придирчиво присматривались к Даниэль. И тут же захотели всем ее представить. К сожалению, Даниэль не владела немецким, а отец питал врожденное недоверие к уроженцам Галлии — ведь они едят лягушек! Он забавлял гостью кровавыми историями о войне… Все то лето было каким-то спектаклем, каким-то бесконечным представлением. Лео храбро исполнял свою роль и дал тот концерт, которого от него ждали, и даже еще два. Он видел, что Даниэль держится из последних сил, видел, какого труда ей стоит общение с его родителями. И уже жалел, что взял ее с собой. Он знал, что она все терпит ради него, и у него сжималось сердце при виде Даниэль, прогуливающейся по саду рука об руку с его матерью. Отец прочитал ему длинное наставление о радостях брака и супружеских обязанностях, после которого Лео пришлось пробежаться, чтобы прийти в себя. Все здесь давило, душило и угнетало. Концерты прошли ужасно. Лео думал, что изменился, что все тяжелое осталось в прошлом. Но его старое «я» вернулось к нему, словно вырвалось из засады, его трясло, тошнило и мучил страх. С ним происходило что-то непонятное; Даниэль принимала удары на себя.

Она всегда принимала удары на себя.

Когда они оставались вдвоем, Лео во всем винил ее. Он понимал, что это несправедливо, но сдержаться не мог. В то время он не сознавал, насколько эгоистично его поведение. Понадобилось много лет, чтобы он понял, что натворил. Если бы Даниэль не любила его так сильно, если б возражала ему… Но Даниэль относилась к тому редкому типу людей, которые терпят, и она была снисходительна, выслушивала его, поддерживала и терпела почти все. Он заново переживал свое детство. Даниэль принимала удары на себя. В нем все еще жил прежний Лео, преображенный, замаскированный и куда более изощренный в своем эгоцентризме. Все то лето он был на первом месте. Даниэль молчала. Но в поезде по дороге домой она плакала, и под глазами у нее чернели круги.

Они поженились в конце сентября. Брак они зарегистрировали в мэрии в Париже — никто из них не был религиозен. Родители Лео начали было строить планы относительно свадьбы, мать уже представляла себе это белоснежное торжество; но, увидев ужас в глазах Даниэль, Лео сумел остановить их. Это стоило матери приступа астмы, и в течение четырех дней она встречала Лео и Даниэль ледяными взглядами, но они настояли на своем.

Они поженились и переехали в маленькую квартирку. Оба продолжали свои занятия.

Всю осень в Лео бушевали бури, хотя внешне он был спокоен. Осознанные и неосознанные чувства появлялись и исчезали. После Нового года Даниэль пришлось не одну ночь сидеть у постели Лео, когда его мучили приступы страха. Еще хуже стало, когда начались студенческие концерты. В связи с предстоящими концертами у Даниэль появились и свои трудности, но Лео как будто не замечал их. Он не помог ей составить программу, не отозвался на ее предложение сыграть дуэтом; раньше они часто играли дуэтом, и с большим успехом. Им обоим это нравилось. Но теперь Лео даже не ответил ей. Словно не слышал ее.

По временам он прикладывался к бутылке.

Однажды мартовским вечером он пригрозил, что сожжет себе руки в пламени газовой горелки, чтобы никогда больше не играть. Даниэль силой помешала ему исполнить это намерение. Он чувствовал себя несчастным, сердился на нее за то, что она была свидетельницей его унижения и теперь, и раньше.

— С меня довольно, — сказал он. — Я не хочу быть исполнителем. Я хочу только сочинять музыку. И ничего больше.

— Чему быть, того не миновать, — покорно сказала она, как в прошлый раз, и добавила: — С Божьей помощью.

Поэтому Лео не получил диплома. К большому огорчению маэстро, преподавателей и друзей.

Даниэль сыграла свой концерт с блеском. Зимой у них родилась дочь.

Десять лет, Лео Левенгаупт. Десять лет ты был композитором. И это была ложь. Все было ложью.

Десять лет новых занятий. Упорной работы над замыслами, которые так и не воплотились в музыку. Счетов, которые все приходили и приходили. Родители после его окончательного разрыва с ними больше не помогали Лео. А Даниэль была слишком горда, чтобы просить помощи у своих. Привычки Лео обходились дорого — гораздо дороже, чем ему казалось. К тому же была маленькая Жозефина. Однако, если бы отношения между Лео и Даниэль были добрые и у него ладилось с работой, они бы спокойно пережили эти тяжелые годы. Но Лео словно не принимал участия в собственной жизни; даже дочь оставляла его безучастным. Порой он пугался самого себя.

Даниэль тихонько крадется с дочерью на руках. Жозефине три года. Лео, конечно, их слышит, но знает, что должен доставить дочери удовольствие — она хочет напугать его. Они останавливаются у него за спиной. Даниэль наклоняется над его плечом, Жозефина прижимается головкой к его шее, и обе разом кричат:

— У-у-у!

Жозефина хохочет над его испуганным лицом.

— Еще раз! — кричит она. — Еще раз! — И все повторяется сначала. Золотистые кудряшки дочери щекочут Лео лицо. От нее вкусно пахнет. Она вся сладко благоухает, как корица. — Еще раз!

— Нет, — говорит Лео, — сегодня я уже достаточно напуган. Я работаю.

— Папа работает!

Он смотрит на ее личико, ее глаза с мольбой устремлены на него, она чего-то ждет. Это его дочь. Чего она ждет от него?

— Даниэль, — вдруг говорит он, — взгляни. Что ты об этом думаешь? — Он протягивает ей нотный лист. Она читает, нахмурив брови. Лео не смотрит на дочь, но чувствует, как личико Жозефины меняется, на нем написано разочарование, уголки губ опускаются.

Даниэль берет скрипку, лежащую на рояле. Играет несколько тактов.

— Очень хорошо, Лео, — говорит она. — Очень.

— Тебе правда нравится? Правда?

— Я бы только сказала… — осторожно говорит Даниэль, — по-моему, вот тут в конце… это звучит суховато…

— Суховато?

— Да, чуть-чуть. Соль, ми, ля — может быть, это слишком просто?