Олег Лукошин - Первое грехопадение

Лена с Мариной, сидя на кровати, играли в какую-то малопонятную игру, хватая друг друга за руки.

— Привет! — кивнул я им.

Увидев меня, они тут же стушевались. Я заметил, что они боятся смотреть мне в глаза и отводят лица в сторону.

— Какие оценки сегодня получили? — спросил я, заметив валявшиеся у стены портфели.

— Никакие, — ответила после долгой паузы старшая, Лена. Она на мгновение взглянула на меня, но тут же опустила глаза. — Сегодня меня не спрашивали.

— А Марину? — посмотрел я на младшую.

От моего вопроса девочка так засмущалась, что покраснела и заёрзала на месте. Не сказав ни слова, она лишь отрицательно затрясла головой.

— Ну и замечательно, — сказал я. — Я тоже не любил, когда меня к доске вызывали. Вот, угощайтесь, — я протянул им скрываемые за спиной упаковки с мороженым.

Упаковки были яркие, да и мороженое хорошее — эскимо. Девчонки, в каком-то странном остолбенении смотрели на них и не решались взять.

— Берите, берите, — приободрил я их. — Это вам.

Стремительно, словно воры, они выхватили мороженое из моих рук.

— Коричневое! — выдохнула удивлённо Марина. — Я такое никогда не ела.

— Надо же когда-то начинать, — улыбнулся я.

— Зря ты их балуешь, — донёсся до меня голос хозяйки. — Они этого не заслужили.

Очень странно чувствовал я себя рядом с ними. Смотреть на их лица было тяжело — безобразные пятна отталкивали, смущали, но ещё больше смущала их реакция. Я словно пытался подружиться с лесными волчатами. Всё так же не глядя на меня, молча, они ели мороженое и ждали, когда я уйду.

— Ну ладно, — сказал я и неожиданно для себя потрепал их по головам. — Не скучайте.

От моего движения они сжались и застыли, словно приготовились к побоям. Я убрал руки и вышел из комнаты.

За двадцать минут хозяйка умудрилась собрать весьма обильный стол. И первое, и второе, и салаты какие-то стояли на нём. Мы сели наконец. Я разлил по рюмкам водку.

— Может девчонок позовём? — предложил я. — Тоже наверное кушать хотят.

— Не надо, — отмахнулась Мария Сергеевна. — Они уже ели. И нечего им со взрослыми за одним столом сидеть.

С каждой новой рюмкой мы проникались друг к другу всё большей симпатией. Я рассказывал какие-то анекдоты, хозяйка от души смеялась. Разговаривали и о грустном — она рассказала о своём неудачном замужестве, я — о бесчисленных работах и населённых пунктах, в которых доводилось побывать.

— Музыки не хватает, да? — спросила она.

По-моему, и без музыки всё было неплохо, но я ответил утвердительно:

— Да, хорошо бы музыку.

— Да у меня ведь магнитофон есть! — встала она со стула. — Раздолбанный немного, но работает.

Она покопалась в ящиках шкафа и извлекла на свет божий древний магнитофон «Романтик». Крышка на кассетной деке отсутствовала, был он весь в царапинах и сколах. Но действительно оказался работающим. Мария Сергеевна зарядила в него не менее зачуханную кассету и снова уселась за стол. Из магнитофона донёсся голос Валерия Ободзинского. Как ни странно, он оказался очень даже под настроение.

— Мария Сергеевна! — осмелев, обратился я. — Может, потанцуем?

Хозяйка была польщена таким предложением. Мы вышли на середину комнаты, обнялись — причём весьма интимно — и неторопливыми шажками закружились вокруг своей оси. По окончании танца я поцеловал ей руку. Такая галантность окончательно развеяла в ней последние тени сомнения насчёт меня. За столом она сидела уже у меня на коленях. Я неторопливо поглаживал её мускулистую ногу.

Как и водится, пришлось бежать за второй. К этому времени стемнело и мне пришлось поплутать в поисках магазина. Он был успешно обнаружен, и пирушка наша продолжилась.

Кассета с Ободзинским крутилась в четвёртый раз. Танец сменялся танцем, я лапал хозяйку за грудь и ягодицы, она не сопротивлялась. Мы стали целоваться.

— Сегодня с тобой спать лягу! — с туманной улыбкой глядя мне в глаза, сказала Мария Сергеевна.

— Ложись! — бодро отозвался я, переходя на «ты». — Вдвоём-то веселее.

Гулянка закончилась поздней ночью. Маша — как я звал её теперь — прогнала дочерей в зал. Сонные, ничего не понимающие, они перебрались в соседнюю комнату и плюхнулись на кровать.

Весёлые и разнузданные, мы разделись догола и легли в постель.

Я был с женщиной в третий раз. Предыдущий, второй, состоялся почти четыре года назад. Я сильно сомневался, получится ли у меня что-нибудь, но водка заглушила рефлексию, и поэтому я действовал весьма уверенно и нахраписто. В общем и целом я показал себя молодцом. По крайней мере Маша осталась довольна.

На следующий день торговать она не пошла. С утра до вечера мы провалялись в постели. Девчонки заглядывали в комнату, спрашивая у матери про еду.

— Что найдёте, то и ешьте! — отмахнулась она от них.

Я встретился глазами с Леной. Мне стало неловко: мы, голые, лежим с её матерью в постели. Но к моему удивлению взгляд девочки оказался гораздо более тёплым, чем раньше. Даже мимолётную тень робкой улыбки увидел я на её губах.

В понедельник я успешно прошёл медкомиссию. Во вторник вышел на работу. Меня определили помощником токаря к мужичку пенсионного возраста, который откликался на имя Сеня. Сеня был положительным бабаем — общий язык мы с ним нашли быстро. В помощниках мне предстояло ходить месяц. Я опасался, что это слишком короткий срок, чтобы освоить специальность, но на второй день работы понял, что срок непомерно раздут. Через два дня я уже вполне качественно вытачивал все детали, положенные для производства токарю.

— Нормально! — кивал Сеня, наблюдая за моей работой.

Однако работы было мало. В день мы трудились от силы часа четыре, остальное время просиживали в курилке. Часто нас просто отпускали в обед.

Возвращаясь в один из таких дней домой, я проходил мимо местной школы и у забора увидел хозяйских дочерей — Лену и Марину. Какой-то пацанёнок кидал в них камни и кричал безобразно-матерные выражения. Они касались их внешности.

Подбежав к пацану, я схватил его за шиворот и прижал лицом к пружинящим сплетениям проволочного забора. В груди кипело бешенство.

— Что за дела?! — заорал я. — Тебе башку отвинтить, щенок паршивый?!

Реакция пацана была весьма наглой.

— Ну-ка отпусти! — зло и спокойно ответил он. — Они первые начали.

— Первые? — выдохнул я. — Ты охренел что ли?

Прищурив глаза, пацан смотрел вдаль. Я не знал, что с ним делать. Читать нотации я не умел. Похоже, он почувствовал мою неуверенность.

— Ещё раз, — тряс я его, — я увижу, как ты издеваешься над девчонками, я с тобой не знай что сделаю.

«Не знай что» было особенно неуместным выражением. Пацан усмехнулся на мои слова.

— Ладно, ладно — закивал он, всё так же нагло.