Олег Лукошин - Первое грехопадение

— Я пройдусь, — кивнул я Лене. — Подышу воздухом. Может, мать успокоится за это время.

Лена мне не ответила.

На воздухе я закурил и бесцельно побрёл вдоль по улице. Что-то очень нехорошее ощущал я в окружающей меня реальности. Какой-то надлом, отторжение к этому месту, к этой работе, к этим людям.

— Да ничего, ничего, — говорил я сам себе. — Что ты как баба. Нельзя всё так близко к сердцу принимать. Везде такое бывает, в каждой семье.

Самоуспокоение действовало слабо.

Вернувшись через час на квартиру, я обнаружил хозяйку сидящей за столом. На столе стояла распечатанная и наполовину опорожненная бутылка дешёвой настойки. Ещё одна — пустая — валялась под столом.

— Садись! — выпученными, бессмысленно-презрительными глазами смотрела она на меня. — Пить будешь?

Язык её заплетался. Голова не держалась на плечах. Она была красной и злой.

— Нет, спасибо, — отозвался я.

И, чуть подумав, присел на соседний табурет.

Я сделал это зря. Мне надо было уйти в свою комнату, раздеться и лечь. Слабым, пьющим людям нельзя делать шаг навстречу. Но я дал Марии повод для колючего и идиотского разговора.

— Чё, не нравлюсь? — уставилась она на меня тем болезненно-пытливым взглядом, которым смотрят алкоголики.

— Да, не нравишься, — не отводя глаз, ответил я.

Мария Сергеевна опустила голову и презрительно усмехнулась.

— Гордый значит, — бормотнула она. — Не такая тебе нужна… Думал, я правильная, а я оказывается сука дешёвая. А, так ведь?

— Ничего я не думал, — я был раздражён и её тоном и её словами.

Особенно неприятным во всём этом было то, что она воспринимала меня уже не как какого-то чужого мужика, пущенного на постой, а как неотъемлемый, нерушимый элемент своей жизни. Словно я каким-то образом принадлежал ей, и это ощущение вызывало во мне крайнее отторжение и к ней, и ко всему, что было с ней связано.

— Я вообще о тебе не думаю, — продолжал я. — Я приехал сюда работать, жизнь новую начинать, и ты мне на фиг не нужна. Без тебя раньше жил, без тебя и впредь проживу.

Я вдруг понял, что говорю в том же стиле, что и она. Словно я действительно оброс некими нитями, что связывали меня с ней. Меня это разозлило.

— Ну правильно, мы ведь вам не чета, — с той же презрительной улыбкой вещала хозяйка. — Вы ведь чистенький, грамотный, а мы кто? Мы голь перекатная. Мразь подзаборная…

Боже мой, подумал я, что она несёт!

Мария Сергеевна налила себе ещё одну рюмку настойки и залпом выпила.

Мне хотелось встать и уйти, но почему-то я опять не сделал это. Хозяйка снова заговорила, неся какую-то несусветную чушь, а я сидел, морщился, воротил голову, но всё же слушал, слушал. Слушал, пока она не вылакала содержимое бутылки и, сморившись, уткнулась лицом в стол.

Я схватил её за руки и поволок к кровати. Закинул на не застеленную постель, потом присел к окну, открыл форточку и закурил.

Сигарета подходила к концу, когда дверь приоткрылась и в комнату проскользнула Марина. Доковыляв до меня, она повисла у меня на руках.

— Папа! — услышал я её голос. — Я спать не могу.

Она плакала. Я вздрогнул от слова «папа» и посмотрел на неё таким удивлённым взглядом, что увидевший меня в эти секунды, наверняка подумал бы, что со мной что-то неладное. Но меня никто не видел. Марина забралась ко мне на колени и обвила меня руками.

— Со мной всегда так, — бормотала девочка, — когда она орёт на меня.

— Ну ничего, ничего, — неожиданно для себя погладил я её по спине. — Всё прошло. Может, тебе лекарства какие дать?

— У нас и нет никаких.

В комнату вышла Лена.

— Пап, а ты купишь мне лосины? — отодвигая сестру, уселась она на свободную ногу. — У нас все девчонки в лосинах ходят, одна я как дурочка в чулках. К тому же они рваные.

Я смотрел на неё уже не удивлённо, а испуганно.

— Конечно, Лена! — отозвался я. — Куплю тебе самые лучшие лосины. Все тебе завидовать будут.

— Пап, а мне купишь? — спросила Марина. — Я ещё юбку хочу. Я видела в магазине — джинсовая, красивая такая.

— Обязательно! — кивал я. — Считай, что она твоя.

— И велосипед хочется, пап! — прижавшись к моей груди, шептала Лена.

— Будет велосипед, — ответил я. — Даже два. Каждой по велосипеду.

— Ты только не бросай нас! — они теребили мою рубашку.

— Что вы?! — возмутился я. — Разве могу я бросить своих дочек?

Было четыре часа утра, я подходил к железнодорожной станции. Наскоро собранные вещи болтались в сумке. Вроде бы я забрал всё.

— Гады! — бормотал я. — Изверги рода человеческого! Разве я за этим сюда приехал? За страданием? За любовью? За нежностью? Я работать хотел, жить по-человечески. Обыкновенно жить. Купить телевизор и видеомагнитофон. Просто жить хотел! А вы…

На станции я купил билет на первый проходящий поезд. Он шёл на Пермь. Пустынный, обшарпанный вокзальчик с окошком билетной кассы и слабым желтоватым освещением — я был ужасно рад встретить его снова. Я видел их много — в разных городах, в разные периоды своей жизни и понимал сейчас, что они, эти вокзалы, были единственным местом, которое по-настоящему радовало меня.

Я жалел о трудовой книжке.

— А, ладно! — мысленно махнул я рукой. — Новую заведу. Это не проблема.

Около половины шестого подъехал поезд. Стоянка две минуты. Я бежал вдоль вагонов, отыскивая нужный, и бормотал в такт останавливающимся колёсам:

— Любви они захотели! Нежности! Какая вам нежность, какая любовь, недоделанные?!

Нужный вагон был найден. Я протянул заспанной проводнице билет и прошёл на своё место.

— Неужели вы думаете, что во мне есть нежность?

Когда-то я любил девушку.

Я любил её безумно, страстно — так могут любить только сумасшедшие. Я прикасался к её лицу губами, целовал глаза, нос и дерзкие выступы скул, я искал ответной ласки. Она внимательно и снисходительно смотрела на меня и не торопилась раскрывать губы для ответных поцелуев.

— Я тебе небезразлична? — спрашивала она, пристально наблюдая за мной, словно стараясь в каком-то случайном жесте обнаружить отрицательный ответ, словно желая услышать его…

— Я обожаю тебя! — отвечал я, восторженным порывом желая доказать ей свою преданность. — Я безумно влюблён в тебя!

Она удовлетворённо улыбалась уголками губ. Ей нравился мой ответ и моя восторженность.

Я был не единственным, кто любил её. Вместе со мной её любил мой друг. Мой верный друг. Самый близкий и преданный мне человек.

— Жми на газ! — кричал я ему. — Мы опаздываем. Девушка ждёт!

Распугивая прохожих, со страшным скрипом шин мы останавливались у цветочного магазина и торопливо покупали два огромных букета. Я брал хризантемы, а он — розы. Заскакивали в автомобиль и мчались к ней — лишь бы успеть, лишь бы она не рассердилась за опоздание!