Константин Смелый - Это даже не умрёшь

Зина робко улыбнулась.

- А Леголаса я тоже увижу?

- Ты увидишь всех, кого захочешь. Такое право даётся каждому, если он умирает смертью героя. А здесь за тебя отомстят. Георгий Грибовой, он отомстит за тебя. Когда сдвинешь штучки, крикни слугам Саурона...

- Я знаю! – неожиданно перебила её Зина. – Я воскликну «О, Элберет! Гилтониэль!»

- ... Да, это тоже можно. Но этого мало. Не забудь ещё крикнуть «Георгий Грибовой отомстит за меня!» Несколько раз. Запомнила?

- Георгий Грибовой отомстит за меня! – с чувством крикнула Зина. – О, Элберет! Гилтониэль! Георгий Грибовой отомстит за меня!

- Не забудь при этом штучки держать, – нахмурилась Вика. – Сдвинутыми.

- Нет, нет! – с отчаянной страстью замотала головой Зина. – Я не забуду, Вика! Я погибну сама и унесу в могилу несколько слуг Саурона.

Вика немного растерялась.

- Ну, ты особенно их не старайся... – с сомнением сказала она. – Может быть, лучше...

- Я так – я умру – я буду – я буду счастлива погибнуть смертью героя!

- Хорошо, – Вика закашлялась. – ... Молодец. Иди наверх, к Дарье Васильевне. Попей чаю. Я щас прицеплю себе тоже взрыватель и поднимусь.

Зина расплакалась и крепко обняла Вику, восклицая «мы встретимся в Амане!». Вика терпеливо погладила её по голове. После объятий Зина распахнула дверь и побежала к выходу из подвала.

Вика машинально попыталась закурить. Тут же одёрнула себя. Простояв минуту в нерешительности, она достала из шкафа четыре оставшихся бруска и присоединила к ним детонаторы. Один брусок она сунула обратно в шкаф; три других взяла с собой, чтобы разложить их в помещениях на первом и втором этаже.

Без двадцати пять во двор клиники втянулись три чёрных джипа с музыкой. На заднем сиденье одного из них приехал Сергей. Он был в наручниках. Под его носом чернели усы из запёкшейся крови.

Во всех окнах первого этажа клиники горел свет.

Часть защитников национальной безопасности вышла из джипов и поёжилась от мороза. Трое серьёзным шагом направились к крыльцу. Двое стали обходить здание по заметённой снегом дорожке. Другая часть защитников продолжила сидеть в тепле машин, построенных в сияющую фарами шеренгу между свинарником и воротами. Тот, кто остался вместе с Сергеем, выключил свет в салоне и сделал потише звуковую дорожку к кинофильму «Бумер».

- Твой шеф – он правда тут опыты на свиньях ставил? – добродушно спросил он.

- На свинках, – поправил его Сергей. – На сухопутных свинках.

- Шутник, – усмехнулся защитник безопасности. – И не теряет бодрость духа никогда. А? Не теряешь? – он повернул голову и посмотрел на Сергея назидательным взглядом.

Сергей устало поморщился.

- Ну молчи, молчи... – зевнул защитник, разворачивая голову обратно. – О. А вот и кто-то.

Сквозь лобовое стекло они увидели, как на крыльцо, к которому уже вплотную подошли защитники в дублёнках, выскочила Зина. На ней не было верхней одежды. Защитники остановились у крыльца и, судя по всему, представились. Один выразительно вознёс над собой и затем убрал обратно в карман руку с удостоверением. Зина отшатнулась и ударилась спиной о дверь. Она что-то кричала.

Защитник Сергея сделал музыку ещё тише и приоткрыл дверь машины. Его коллеги в дублёнках синхронно взошли по ступенькам. Не отступая от двери, Зина прижала руки к бокам. В следующее мгновение спины защитников национальной безопасности скрыли её. Зина продолжала кричать. Она кричала отрывисто и пронзительно. Сергей отчётливо услышал имя Георгия Грибового. Защитники невозмутимо стояли вокруг Зины. Один из них басисто увещевал её. В освещённых окнах клиники не было заметно никакого движения.

- Чего она орёт? – защитник Сергея вылез из машины.

Ответ на свой вопрос он получил значительно позже. Через две секунды его сбило с ног, оглушило, а также присыпало осколками стекла и кирпича. В довершение всего, земля под ним задрожала и разверзлась.

Писатель Юрий Дзержинский всё это время переживал творческий подъём.

Ему не раз доводилось читать мнения, что сильнее всего литератора вдохновляют неурядицы в личной жизни и вывихи в судьбе Родины, и в середине девяностых, во время работы над своим первым романом, после развода и вынужденного отхода от дел, он охотно соглашался с такими мнениями. Даже теперь, когда он перечитывал «Войти в закулисье», каждая страница дышала болью. Местами наворачивались слёзы. В памяти оживали дни, потерянные на унизительной должности завскладом фармацевтической компании, принадлежавшей оборотистому выскочке из ЦК ВЛКСМ, – дни без женского тепла по вечерам, без цели на горизонте и без просвета в будущем. Плохо было буквально всё. Природные богатства и целые отрасли промышлености оседали не в тех карманах. Нефть стоила мало. Ельцин клянчил кредиты и пресмыкался перед Западом. Продажные журналисты, одурев от безнаказанности, в прямом эфире смешивали с дерьмом Армию, доблестных предков и самое святое. Самое святое сокращало штаты. Лучшие сотрудники понуро уходили на фармацевтические склады. Бывший диссидент Петров, выпущенный из психушки в 87-ом, сомнительным путём въехал в квартиру на верхней площадке и демонстративно не здоровался, несмотря на давнее знакомство. Более того, он напивался пьян и прямо во дворе кричал о необходимости повальной люстрации. Призывал к суду над кровавой гэбнёй.

Однако из этой бездны вышла только одна книжка в 216 страниц. Тогда как за последние три года Ю. Дзержинский написал уже четыре романа – и страниц в самом коротком из них было более трёхсот пятидесяти, даже без учёта издательских анонсов и содержания. И это при том, что холодная голова Дзержинского снова была в строю, и горячее сердце занималось творчеством только по вечерам и субботам. А воскресенья Дзержинский целиком отводил своей новой семье и спорту. Теперь ему было совершенно очевидно, что плодотворность тягот и невзгод бесстыдно преувеличена.

Гордость за настоящее Родины и уверенность в её будущем вдохновляли намного надёжней. Благодарность придавала творческих сил. На пятой странице самой свежей книги, «После смуты», Дзержинский, не сдержавшись, попросил издателя разместить посвящение: «Тому, кто вернул нам веру в себя». Личность того, кто вернул им веру в себя, прояснялась двумя страницами позже, в начале первой главы. Панин Вячеслав Вячеславович, герой повествования, рождался в Ленинграде, с предчувствием учил немецкий и любил книги про разведчиков – прежде всего, «Щит и меч».

Когда Жук сел на стул в кабинете Дзержинского и по-светски спросил его про литературные успехи, Дзержинский удовлетворённо смутился. Затем выдвинул ящик стола и достал «После смуты», изданное в бело-красно-голубой обложке. На лицевой стороне, под названием, был изображён главный герой. Он прищуренно смотрел вдаль.