Айрис Мердок - Монахини и солдаты

Анна Кевидж, с другой стороны, была монахиней в закрытом католическом монастыре, но к тому моменту, когда начинается роман, покидает обитель. Она тоже оказывается перед пустотой. Многие годы жизнь в монастыре была наполнена для нее высоким смыслом, но постепенно ее вера в персонифицированного христианского Бога угасла. Тем не менее она не может отказаться от идеала. Она намеревается жить в миру как тайная монахиня, отшельница, «соглядатай несуществующего Бога». Анна открывает для себя то, что теологи называют Богом вне Бога. В определенный момент мистики во всех религиях понимают, что их традиционные мифы и доктрины — всего лишь продукт человеческого творчества и просто «указывают» на трансцендентное, которое невозможно выразить обычными словами и понятиями. Они часто называют это трансцендентное измерение опыта — «Ничто», потому что оно никак не соотносится ни с кем и ни с чем, содержащимся в привычном смысле этих слов. Оно не является «иным существом», настаивают они; о нем нельзя даже сказать, что оно существует, потому что наше представление о «существовании» слишком ограниченно, чтобы полагаться на него. Это Ничто и есть, по сути, цель мистического поиска. Как пояснял умозритель Майстер Экхарт в четырнадцатом веке: «Какую же лучшую и более драгоценную жертву, ради Него, могли бы принести Богу, как не Его Самого!» [1] …«Какую же лучшую и более драгоценную жертву, ради Него, могли бы принести Богу, как не Его Самого!» — Фраза из проповеди Майстера Экхарта «Сильна, как смерть, любовь». Иоганн Майстер (мастер, учитель) Экхарт (1260–1327) — немецкий схоласт и философ-мистик. Многие философские формулы, принадлежащие Экхарту, пророчески выразили современные ему и будущие нравственно-мировоззренческие выборы человека. Теперь Анна ощупью идет мимо Бога традиционной религии к этой Пустоте. Когда ей является Христос, это Христос-буддист, который говорит, что не может спасти ее: она сама должна спасти себя и найти собственные ответы. Анна решает ни за что не возвращаться к той заурядной жизни, что вела до поступления в монастырь. Она еще порывается погрузиться в полное забвение, подобно тому как однажды рискованно ныряет в море. Теперь она понимает, что должна быть «одна… не строить планов, не заглядывать вперед, бесприютной и незаметной, скиталицей, никем».

Не всякий, однако, способен на подобного рода самоотречение. И все же все мы нуждаемся в избавлении от страха смерти и от подозрения, что жизнь, по существу, не имеет смысла. Все мы ищем экстаза и опыта, которые позволяют преодолеть границы своего «я». Если мы не находим этого в традиционной религии, то обращаемся к искусству, той или иной музыке, танцам, сексу, спорту или даже к наркотикам. Этот поиск некой формы трансцендентного — основа нашего состояния. Айрис Мердок — одна из немногих современных романистов, которые серьезно относятся к нему. Она не пугается тем, часто отвергаемых секулярными интеллектуалами как «религиозные». Но вместо того чтобы описывать традиционную веру, она говорит о духовности повседневной жизни, показывая нечто в человеческом опыте, что лежит за мифами и практиками, которые все большим числом людей воспринимаются как обесцененные и непостижимые.

Искусство — один из главных способов сообщать нашей жизни высшую ценность, и в некоторых романах Мердок герои обнаруживают, что живопись, например, может выводить их из сосредоточенности на себе и намекать на реальность, которая целиком отделена от них, абсолютна и никак не связана с их частными нуждами и желаниями. Тим Рид, дальний родственник Гая, и его подруга Дейзи — оба художники, но, конечно, не создают произведений подобного масштаба. Они гордятся тем, что «свободны и не отягчены собственностью», но пагубный образ жизни, который они ведут, связал их по рукам и ногам как художников и как личности и, что они сами понимают, не дает двигаться вперед. Особенно Тиму недостает одержимости и дисциплины, которые необходимы художнику так же, как монахине и солдату. В результате он может превосходно копировать произведения других живописцев, однако сам не в состоянии создать ничего значительного.

Но когда, после смерти Гая, Тим едет во Францию жить в доме Опеншоу в качестве сторожа, он переживает классический нуминозный [2] Нуминозный ( от лат. numen — божество, таинственная высшая сила) — ощущение таинственного Иного вне морального и рационального факторов. Термин введен немецким богословом и исследователем истории религии Рудольфом Отто (1869–1937) и обозначает священное в его первичном особом религиозном значении. Нерациональный нуминозный опыт священного, согласно Отто, включает двойное измерение: элемент потрясающего ужаса, или отталкивания, и элемент сильного притяжения, или очарования, что и происходит с Тимом. опыт. Задолго до того, как люди создали научную карту своего мира, они создали то, что называлось «священной географией». Определенные места — горы, рощи или реки, — казалось, говорили о «чем-то еще». Культ «священного места» был одним из наиболее ранних и самых универсальных проявлений религиозного чувства; это должно что-то рассказать нам о том, какое место в картине физического мира древнего человека занимали чудо и тайна. Даже и сегодня мы не до конца избавились от подобного взгляда на мир; у многих из нас есть особые места, которые мы любим посещать в кризисные моменты или желая почерпнуть сил; эти места могут быть связаны с нашим детством и будить очарование тех лет или быть связаны с важным событием, перевернувшим всю нашу жизнь, или нечто необычное в самой этой местности может вызывать в нас благоговейный трепет. Тим — неверующий и, конечно, не связывает пережитое во Франции с проявлением божественности, но, когда он внезапно видит перед собой грандиозный лик скалы, он испытывает те ужас, восторг и радость, которые немецкий философ Рудольф Отто описывает в своем труде «Идея священного» как характерные для встречи со священным. Скала пугает и одновременно неодолимо притягивает Тима; она, говоря словами Отто, terrible et fascinans. [3] Ужасающа и чарующа (фр., лат.). Он также испытывает «то чистое, цельное, блаженное, вновь рождающееся чувство». И немедленно садится зарисовывать ее, создавая первое за долгое время серьезное произведение.

В обычной жизни Тим вечно живет за чей-нибудь счет. Анна Кевидж однажды застает его в тот момент, когда он ворует еду из холодильника Гертруды. Он постоянно ловчит и изворачивается; девизом ему служит греческий глагол lanthano, означающий «не привлекать внимания». В своей непрестанной тяжелой борьбе за выживание он часто скупится на правду. Но нечто такое, что он ощутил у скалы и в крохотном круглом озерце у ее подножия, совершает в нем переворот, заставляя избавиться от бесконечной мании все оборачивать на пользу себе. Он осознает существование иного измерения, не ограниченного его «я». Скала — это не та натура, на которой Тим может подзаработать, продав халтурный этюдик в местном пабе в Блумсбери. Он чувствует, что будет святотатством пить из того озерца или искупаться в нем. И как только он мельком увидел реальность, всецело отделенную от его забот (на иврите «святое» обозначается словом qaddosh: отдельный, иной), он готов не только к тому, чтобы возвратиться к серьезной живописи, но и чтобы влюбиться.