Канта Ибрагимов - Дом проблем

— Во-первых, по службе не мог. А вообще, — нет у меня ни адреса, ни телефона. Лишь дряхлая мать в деревне и взбалмошная в угаре сестра. Я тоже неимущий, понял? — еще крепче он сжал кисть Вахи. — Однако врагу не сдается наш гордый «Варяг»! Мы вооружены марксистско-ленинской теорией, и скоро «скоро грянет буря!» «Объективное положение в мировой политике революционно, из него реформами не выйдешь. Спасти от гибели в состоянии только революционный пролетариат». ПСС, том 32, страница 386 — как Отче наш с удовольствием процитировал любимого вождя Кныш, а Мастаев в тон ему сказал:

— Значит, время плебейской революции в России настало?

— Хоть и дурак, а кое-что соображаешь. И в одном ты абсолютно прав: Ленин — не только лидер вооруженного восстания, Ленин, прежде всего, — гениальный полководец, повторивший путь Чингисхана в обратном направлении.

— Вперед к средневековью! — крикнул Ваха.

Эта дискуссия, наверно, продолжилась бы, да в это время от КПП свет фар, иномарка со свистом подкатила к трапу. Это не генералы, а тоже два вальяжных, по манерам надменных чеченца, которые даже не поздоровались, а как к себе, прямо вошли в самолет. По требованию пилота и Мастаев поднялся.

Четырехмоторный военно-транспортный самолет тяжело пошел на взлет, а Ваха конечно же многого не знает, да в Афгане служил, к тому же, крановщик, и на лету вес определяет: борт перегружен. Кабина для пассажиров куцая. Мастаев в самом конце, в углу. А генералы и чеченцы, как только борт набрал высоту, видно, что не впервой, умело разместили посередине какой-то ящик, на него выложили коньяк и всякую снедь. Они не только и не столько пили и ели, сколько что-то упорно подсчитывали, порой спорили, торговались. Наконец, наверное, в итоге сошлись, и тогда сытый, раскатистый смех.

— Ты будешь пить? — тогда вспомнили о попутчике. Мастаев сделал вид, что уснул. По правде уже на взлете ему отчего-то стало плохо, а потом вновь уже было позабытый озноб, тошнота, которую он списал на голод.

От грубого приземления Мастаев проснулся, прильнул к иллюминатору: к борту подъехало несколько машин. Никто с Мастаевым не попрощался: генералы уехали отдельно, два чеченца — отдельно, а у Мастаева, к его удовлетворению, сразу же отобрали мешок, проверили; очевидно, не впервой, опечатан ли или нет, и двое вооруженных молчаливых гвардейцев довезли его до «Образцового дома».

Уже светало. Где-то истошно лаяла собака, закаркали вороны. На углу дома лозунг: «Все на референдум — определим будущее!» Вокруг «Образцового дома», там, где убирается Баппа, еще порядок, а вот далее — явный контраст — мусор, грязь.

Обдумывая свое скоротечное турне, Ваха напоследок захотел покурить. Какая-то горечь во рту, он бросил сигарету, сплюнул. Собрал слюну, сплюнул еще раз — кровь, много крови.

Выспавшись, он думал пойти в поликлинику, однако и поспать не дали: заработал телефон, срочно вызвали в президентский дворец. Ваха думал, что будут ругать за малость денег, а о деньгах — ни слова: идет политическая борьба. На послеобеденное время назначена конференция по вопросам референдума. Все в зале, оппозиция сплочена и готова дать президенту-генералу, как нарождающемуся диктатору, решительный отпор. Да президент опаздывает. Ждут час, два, три. Только через семь часов после того, как и без того нестройные ряды оппозиции значительно поредели, а те, кто остались, поостыли, появился улыбающийся, спокойный, горделивый президент. А Ваха чуть не ахнул — Кныш идет за ним и, как только генерал сел, положил перед ним бумаги. Президент начал речь, а Митрофан Аполлонович игриво помахал рукой Мастаеву и открыто — рядам оппозиции. А президент начинает:

— Товарищи! Вместо того чтобы предоставлять лицемерным краснобаям обманывать народ фразами и постулатами насчет возможности демократического мира, чеченцы должны разъяснять русским невозможность сколько-нибудь демократического мира без ряда революций и без революционной борьбы в России со своим правительством. Вместо того чтобы позволять политикам обманывать народы фразами о свободе наций, чеченцы должны разъяснять массам безнадежность их освобождения, если они будут помогать угнетению других наций, если не будут признавать и отстаивать права этих наций на самоопределение, то есть свободное отделение. Надо выбирать: за независимость и революционную борьбу или за лакейство перед Россией. И величайший вред приносят чеченцам лицемерные сочинители из Кремля. ПСС, том 26, страница 71.

— Что он несет, болван? — в это время Кныш сел рядом с Мастаевым, — я ведь это вычеркнул карандашом.

— Вы вновь здесь? — осуждение и удивление в тоне Вахи.

— Ты ведь тоже здесь, — почти злобно ответил Кныш, и чуть погодя: — Не думай, что мне ваша «независимость» доставляет удовольствие.

— А-а мы «о вашем удовольствии» и не думаем. Вы не слушаете доклад.

— Товарищи! — в это время продолжает президент-генерал. — Мы тщательно избегаем слов «революционная демократия» и «демократия» вообще. Контроль без власти есть пустейшая фраза. Для того, чтобы контролировать, нужно иметь власть. Переход государственной власти в России от Горбачева к Ельцину, к правительству неолибералов и капиталистов, не изменил и не мог изменить национально-религиозного характера и значения войны со стороны России. Конференция протестует против низкой клеветы, распространенной капиталистами против нашего народа, именно, будто мы сочувствуем сепаратному (отдельному) миру с Америкой. Мы считаем американских капиталистов такими же разбойниками, как и капиталистов русских, английских и прочих, а президента Клинтона — таким же коронованным разбойником, как Ельцина и монархов английского и всех прочих. Власть во всех воюющих странах должна перейти в руки революционного шариата.

— Как тебе редакция? — пнул Кныш коленом Мастаева под столом.

— Это провокация, — прошептал Ваха, а президент продолжал:

— Демократия для большинства народа и подавление силой, то есть исключение из демократии, эксплуататоров, угнетателей народа — вот какого видоизменения демократии при переходе от коммунизма к свободе. Только в независимом обществе, когда сопротивление коммунистов уже окончательно сломлено, когда нет русских — только тогда можно говорить о свободе Чечни. Мирное развитие революции — вещь чрезвычайно редкая и трудная, а для нас вредная. И вообще, партократы — ставленники Москвы — со всех крыш кричат о недопустимости гражданской войны и религиозно-большевистского террора. Врагов независимости можно на время лишить не только неприкосновенности личности, не только свободы печати, но и всеобщего избирательного права. Плохой парламент надо стараться «разогнать» в две недели. Польза революции, польза чеченского народа — вот высший закон, и нечего теперь кричать о националистическом терроре.