Канта Ибрагимов - Дом проблем

— У вас и в президентском кабинете есть прослушка? — не перестает изумляться Мастаев.

— Ваха, политика — дело серьезное, чтобы ее просто так военным доверять.

— Вы ведь тоже военный?

— По политчасти. И то был. А ныне мир, религия, любовь. Какая женщина! Так, Мастаев, — Кныш вернулся к столу, — подписывай справку.

— Я-то подпишу, — Ваха взял ручку, — но скажите, почему именно я?

— Ты, Мастаев, как и весь чеченский народ, — уже раскручен. Бабки получил, отрабатывать надо. Да и нравишься ты мне, дурачок! — он хлопнул Ваху по плечу. — Теперь иди — нам предстоит много дел, а вид у тебя что-то неважный.

Ваха чувствовал огромную усталость, и сам он поскорее хотел уйти, да вспомнил наказ:

— Президент требовал передать — поболее денег на какой-то референдум.

— Что?! — чуть не вскричал Кныш, — вот идиот, вот болтун! — Он полез в тумбочку стола, изучил какую-то бумагу. Не различив, стал искать очки, а Ваха не сдержался:

— У вас и соглядатай при президенте.

— Мастаев! — рявкнул Кныш. — Не суй свой нос куда не надо. Политика — грязное, очень мерзкое дело. Болото!

— И вы меня в него?

— Я сам в нем. Революция! Жернова истории не остановить. А чеченцы, вот ты — пример, все любят делать вопреки.

— Я делаю «не вопреки», а как считаю правильным.

— Что правильно для тебя — неправильно для других. Ибо интересы у всех разные. Иди, я тебя вызову. Постой, пустим слух, что ты Бааева Альберта вызволил.

— Это зачем?

— Имидж, твой имидж — рубахи парня — поднимаем.

— Как и всего чеченского народа? — выдал Ваха.

— Во дурак.

— Я не дурак, — обиделся Ваха.

А Кныш с ног до головы, словно видит его впервые, оглядел, мрачновато сказал:

— Референдум и покажет — дураки вы или нет.

— А «итоговый протокол» — готов?

Кныш более слова не проронил, повелительным жестом приказал уйти.

Референдум — всенародный опрос, голосование для решения особо важного государственного вопроса.

В Конституции СССР, последующей Российской Федерации и вроде бы независимой Чеченской Республики — референдум как свободное волеизъявление граждан прописан. Более того, немного лет назад, еще в бытность СССР, Всесоюзный референдум был, и народ высказался абсолютным большинством за сохранение Союза ССР. Но вопреки гласу народа Советский Союз по воле партийных лидеров распался… И вот референдум в небольшой Чеченской Республике. Это, конечно, испытание, экзамен на зрелость, и, понятно, это цивилизационный и национальный рост, диалектика… А готово ли чеченское общество к таким демократическим процедурам? Конечно, готово, потому что есть историческая память. И если в СССР никакой свободы, кроме как на бумаге, не было, то даже во времена царской колониальной политики на Кавказе, в Чечне, и только в Чечне, разумеется, не без давления и интриг русской администрации, да все же периодически, по традиции свободного общества, происходили и опросы, и выборы старейшин сел, и ежегодной жеребьевкой делили пахоту, сенокосы, пастбища.

…1993 год. Между президентом и парламентом в Чеченской Республике крайне обостряются отношения. Все это при том, что в данном парламенте заседают те сторонники президента, которые, по их мнению, способствовали приходу к власти генерала. Теперь пути вчерашних революционеров диаметрально разошлись. Парламент считает, что «президент-генерал узурпировал власть, имеет диктаторские замашки, ведет агрессивно-провокационную дипломатию с Россией, при этом состоит в тесном общении с военными той же России».

Президент раз за разом накладывает «вето» на решения парламента самопровозглашенной Чеченской Республики, в конце концов он этот парламент с помощью своей гвардии распускает, точнее, разгоняет. А в телеэфире народу объясняет: «Этот парламент нелегитимен. При его избрании участвовало всего десять-двенадцать процентов населения. Выборы проходили всего в шести из четырнадцати районов республики».

Все знают, что выборы этого парламента происходили одновременно с президентскими. Однако это озвучить не могут, в эфир не пускают. Вместе с тем противостояние обостряется. На стороне парламента массы людей. В Грозном снова митинги, как их «окрестил» президент, — митинги пророссийской оппозиции.

А президент-генерал в прямом эфире зачитывает текст:

— Мне говорят — это способ запугивания, вы нас терроризируете. Смешно с моей стороны терроризировать старых революционеров, видевших всякие испытания. Оппозиция твердит: «Появился какой-то (неразборчиво) уклон: президент-генерал быстро и решительно стал бы все это исправлять. Говорят, что нет выборов, демократии, прочее. Есть выбор окончательный и бесповоротный — это диктатура чеченского народа во всей России и в мире! (Бурные аплодисменты за кадром.) Товарищи, не надо теперь оппозиции! Либо тут, либо там, с винтовкой, а не с оппозицией. Это вытекает из объективного положения, не пеняйте. Вывод, для оппозиции теперь конец, крышка, теперь довольно нам оппозиции!» (За кадром аплодисменты.) А президент продолжает: «ПСС, том 43, страница 127.»

— Это не надо читать, — тоже голос за кадром, и мало кто узнает этот голос, а Мастаев, смотрящий эту передачу, еще более прислушался, прибавил звук, а генерал продолжает:

— Мы не учитываем прошлое, а настоящее, учитываем изменения взглядов и поведение отдельных лиц, отдельных вождей. Ленин. При чем тут Ленин?.. Ну ладно, великий полководец, революционер. Заканчиваю. ПСС, том 41.

— Это не читайте, — теперь Мастаев узнал закадровый голос Кныша, стал хохотать. В это время он услышал возгласы во дворе, голос своей матери.

Ваха только вышел. Темно, лишь одна лампа — освещение таблички «Образцовый дом» — горит, а перед ним Баппа и мать Альберта Бааева. Увидев Ваху, последняя, что-то ворча, ушла в сторону своего подъезда. Баппа вслед за сыном зашла в чуланчик и на вопросительный взгляд сына сказала:

— На весь двор орет, что из-за твоих каких-то шашней Мария Дибирова не соизволит возвращаться к мужу.

— Какой «муж»? — не сдержался Ваха. — Разве они уже давно не в разводе? — Баппа молча развела руками, а сын взволнован. — И если на то пошло, пусть ее сын со мной поговорит. А что она от тебя хочет?

— Хочет, чтобы ты стер надпись в подъезде Марии.

— Пусть мне это скажут.

— А как тебе сказать? — мать усмехнулась. — Вон, вновь написано «Дом проблем». Видать, вновь какие-то выборы будут, ну и ты, как обычно, председатель избиркома — гарантия демократии — лицо народа.

— Что ты несешь, мать?

— Эта кем-то пущенная молва о тебе давно ходит, а теперь и плакатами развешана.

Пораженный Ваха прямо в тапочках выбежал во двор: действительно, вновь приписано «Образцовый дом проблем», а рядом плакат «Все на референдум», несколько искаженный — его профиль «председатель избиркома — гарантия демократии — лицо народа». И тут же приписано «дурное».