Рассел Хобан - Кляйнцайт

Покинуть этот мир не менее важно, чем прийти в него. Точно так же, как ваши родители выказывали свою к вам любовь и гордость, когда с наивозможным тщанием выбирали для вас коляску, как если бы это была оправа, а вы, тогда еще младенец, — блистающий бриллиант, так и ваш долг теперь как, да позволено будет нам это сравнение, «уходящего в иной мир», долг перед вашими родственниками, друзьями и партнерами по бизнесу, перед всей общиной, наконец, — позаботиться о том, чтобы ваш уход как можно более напоминал о вас, ваших вкусах и привычках.

Окиньте взглядом продукцию фирмы «Боксуэлл», и вы поймете, отчего самые взыскательные покупатели на протяжении поколений поддерживают наш лозунг: «В наш ящик можно сыграть с любым бюджетом». Традиции, передаваемые от отца к сыну, секреты мастерства в сочетании с высочайшей технологией видны в каждом гробу «Боксуэлла». Останавливаете ли вы свой выбор на такой недорогой модели, как «Том–совсем–один» или на роскошном контейнере модели «Белгрейвия», — вы можете полностью положиться на материалы, фурнитуру и мастерство самого высокого качества. С «Боксуэллом» вы действительно будете Покоиться В Мире.

Далее следовали великолепные цветные фотографии. Кляйнцайт остановился сначала на «Спортсмене», обитом натуральной свиной кожей (на отдельной вкладке — цвета вашей команды по выбору), затем на «Дипслужбе», снаружи — тисненный золотом черный сафьян, внутри — водоустойчивая шелковая подкладка (обивка по краю цветами национального флага за дополнительную плату), потом на «Сити», с массивными серебряными ручками, изваянными в форме сложенных зонтов, потом на «Торговых ветрах», тиковое дерево, медные углы, ручки из манильского каната с узлами в виде головы турка. «Самые гибкие условия для покупки в кредит», гласил каталог. «Боксуэлл (отдел продаж) Лтд», Ретчуэлл, Хартфордшир. Изгот‑ли детских колясок «Покажи‑ка», контрацептивов «Накажи‑ка», аксессуаров для занятий сексом «Багдад» и бандажей «Фирмо». Подразделение «Напалм Индастриз».

Кляйнцайт отдал каталог Ноксу.

— Я делал для них рекламное объявление, — сказал он.

— Не может быть! — поразился Нокс. — Вы это серьезно?

— Да, — ответил Кляйнцайт. — Я делал рекламу для «Аналь Петролеум Напалм». «Напалм Индастриз» — одно из их подразделений.

— Как вы думаете, можете вы рассчитывать на скидку? — спросил Нокс.

— Уже нет. Меня уволили.

Нокс покачал головой.

— Плохо дело, — произнес он. — Угнетайз считает, что нам удастся нажать на них через Национальную систему здравоохранения. Сейчас он пишет в министерство.

— Где вы взяли каталог? — спросил Кляйнцайт. — Коммивояжер приходил?

— Зять Угнетайза, — подтвердил Нокс. — Он сказал, что мог бы пробить групповую скидку. Довольно информированный малый. Он сказал, что мы можем сэкономить на кладбищенских участках. Особенно сейчас, когда спекулянты так и вьются вокруг. Какой‑то большой консорциум, Метрополь, что ли, успел выкупить два или три самых лучших кладбища.

— Некрополь, — сказал Кляйнцайт. — Концепции городской планировки Некрополя. Я для них тоже рекламу делал.

— Я и говорю, — сказал Нокс. — У вас страшенные связи. Угнетайзовский зять так и сказал — сейчас самое время покупать, и я от себя бы добавил, что этим действительно стоит заняться. Это такая вещь, от которой всякий отпихивается как может, а потом, глядишь, ты за бортом.

— У вас случайно нет какого‑нибудь неприличного журнальчика? — спросил Кляйнцайт.

— «Все звезды дрочки» сойдет? — спросил Нокс, протянул журнал Кляйнцайту. НОВЫЕ ДЕВУШКИ, НОВЫЕ ПОЗЫ! ЗВЕЗДА МЕСЯЦА, ЛАВТА ДЬЮИТТ, НА ЦВЕТНОЙ НЕРЕТУШИРОВАННОЙ ОБЛОЖКЕ.

— Класс, — одобрил Кляйнцайт, погрузился в волосы на лобке Лавты Дьюитт и вдруг обнаружил, что время от времени перед ним появляется изображение доктора Буйяна. Могли быть его отретушировать, подумал он, попытался припомнить ту песенку, что пела Смерть, но затем осознал, что делает, постарался всеми силами ее не припоминать. Подло, подумал он. Ты должен быть осторожен. С его койки не было видно никаких самолетов. Одно потрясающее полуденное солнечное небо. Наполеон, должно быть, имел в виду два часа пополудни, когда говорил о храбрости, проявляемой в два часа, подумал Кляйнцайт. Два часа утра ничто по сравнению с этим. Лавта Дьюитт, 43–25–37, была избрана в этом году «Мисс Бристоль», ее любимой книгой была «Бхагават–Гита», она играет на цимбалах и учится на дантиста. А какие зубы!

Ты неправильно меня понял, произнес Госпиталь. Я не намерен съедать тебя.

Это ведь тебя не удержит, отозвался Кляйнцайт.

А! — вырвалось у Госпиталя. Сейчас ты понимаешь гораздо больше. Но если это произойдет, как оно и заведено в природе, то ты ведь поймешь, что так оно заведено в природе, правда?

Разумеется, ответил Кляйнцайт.

Хорошо, сказал Госпиталь. Теперь, когда мы прояснили кое‑что для себя, мы можем немного и поболтать.

О чем? — спросил Кляйнцайт.

Об Орфее, сказал Госпиталь. Ты знаешь эту историю?

Конечно, знаю, сказал Кляйнцайт.

Расскажи мне ее, сказал Госпиталь.

Звукам Орфеевой кифары повиновались даже деревья, ответил Кляйнцайт. Затем Эвридика в Подземном царстве, ему совсем было удалось вывести ее наружу своей музыкой, но он оглянулся и потерял ее. Он вовсе не хотел оглядываться.

Так я и знал, сказал Госпиталь. Обычная дребедень из школьных учебников. Давай взглянем на Орфея повнимательнее. Заметь, я не говорю, что эта история имеет начало, я не говорю даже, что это история вообще, истории, они как узелки на веревочке. Но есть место и время, откуда я хочу взглянуть на Орфея.

Давай, сказал Кляйнцайт. Я слушаю. Он слушал, глядя на монитор. Где‑то далеко пролетел самолет.

Безмолвие, сказал Госпиталь. Безмолвие и отделенная голова Орфея, без глаз, разбухшая, разлагающаяся, черная от усеявших ее мух, лежит на берегу Лесбоса. Там она и лежала, омываемая волнами, на золотом песке под ярким синим небом. Она была такой маленькой, эта потерянная и почерневшая Орфеева голова! Ты замечал когда‑нибудь, какой маленькой выглядит голова человека, когда она отделена от туловища? Это воистину достойно удивления.

Я что‑то не припоминаю ту часть, где говорится об отделенной голове Орфея, сказал Кляйнцайт.

Естественно, сказал Госпиталь. А ведь это сердцевина, самое ядро этой истории. Ты не помнишь, как фракийские женщины разорвали его на части, а потом бросили его голову в реку? Как голова пела чудные песни, плывя вниз по течению к морю и через все море — к самому Лесбосу?

Начинаю что‑то припоминать, отозвался Кляйнцайт. Смутно.

Смутно! — повторил Госпиталь. А что не смутно? И в то же время, знаешь, ослепительно ясно. Пологом колеблясь в воздухе на века. Голова заговаривает. Начинает роптать и проклинать. День и ночь голова Орфея ропщет на судьбу, лежа на берегу Лесбоса. Я не мог понять и сотой доли из того, что она говорила.