Юрий Вахтин - Иуда Искариот

Они зашли в квартиру, Нина Никаноровна разогрела ужин, поели. Уже стемнелось, когда раздался телефонный звонок. Нина Никаноровна даже вздрогнула от неожиданности.

Петр взял трубку:

- Тебя, мам, мужчина какой-то, – Петр передал трубку матери.

- Адвокат, наверное, Федор Федорович. Кто еще меня здесь знает, – Нина взяла трубку. – Да, слушаю.

- Здравствуй, Нина…

- Здравствуй, Вань. Мы с сыном поужинали только. Спать собираемся, устали за день.

Петр посмотрел на мать, улыбнулся и вышел на кухню.

- Ты где? Внизу, у подъезда? Заходи, конечно, мы на пятом этаже, квартира 54. Что ты, почему неудобно, с сыном моим познакомишься.

Нина положила трубку. Встала, подошла к зеркалу, поправила волосы, побежала в ванную надеть новый халат. Она только сегодня, после суда, купила красивый голубой, с красной окантовкой. Через пять минут раздался звонок в дверь. Нина открыла. На пороге стоял улыбающийся Иван Захаров с букетом алых роз.

- Боже мой, Ваня! Какая прелесть! Откуда, зима уже на дворе? – не скрывая радости и восхищения Нина взяла букет, поцеловала Ивана в щеку. – Спасибо тебе, Ванечка! Мне уже сто лет не дарили цветы. Только на 8 марта в правлении дежурные тюльпаны. Такая прелесть! Я найду, куда их поставить. Ты проходи, тесновато у нас, одна комната, но мне в городе нравится, если честно. Проходи.

Нина засуетилась. Вазы нигде не нашла. Помыла двухлитровую банку от остатков молока, уже покрытую плесенью, которое покупал еще хозяин квартиры, брат Владимир. Иван зашел, снял куртку. В руках у него был пакет с красивой девушкой.

- Проходи, Вань. Знакомься - мой младший сын Петя.

- Иван Егорович, – Захаров протянул засмущавшемуся парню широкую крестьянскую ладонь и пожал руку Петра, взглянув ему в глаза. «А глаза светло-карие, как у матери», - мелькнуло в голове. В их, Новиковых, род пошел и на мать похож, и, как у дядьки Алешки, пшеничные вихры.

Помолчали.

- Давай, Иван Егорович, я покормлю тебя, – первая нашлась Нина.

- Пожалуй, Нина, ты угадала, я и не обедал сегодня, – охотно согласился Иван Егорович, видимо тоже смутившись. - Я не с пустыми руками в гости, – он улыбнулся. – Сейчас, как после войны, с едой проблемы, все на рынке, – было видно смущение Захарова. - Я поставлю. Куда, на кухню?

Они вышли с Ниной на кухню. Иван достал из пакета две банки хороших консервов «лосось» - прочитала Нина, банку растворимого кофе, коробку шоколадных конфет и бутылку видимо дорогого иностранного вина «Мадера».

- О! Ванечка, твои подарки дорогие, мне неудобно даже, – снова засуетилась Нина.

- Что ты, Ниночка. Какие дорогие. Я, хотя и в отпуске, получил паек на стройке. У нас поставки с Москвы, по первой категории и по госценам, - Иван повернул банку консервов, внизу стоял синий штамп «Мосторг».

- Вот видишь, как слуги народа питаются. Народу это и не снилось даже. Я вот вино такое даже не слышала. Только ты, Вань, не обижайся, я без обиды говорю, – Нина улыбнулась, увидев, как насупился от ее слов Иван.

Она отварила пельмени. Налила Ивану суп. Иван открыл бутылку, разлил в поданные стаканчики.

- Ты за рулем, Вань? Как поедешь? – спросила Нина, видя, что Иван взял налитый стаканчик и хочет выпить.

- Это вино баловство, а запах… У меня антиполицай есть, все запахи убивает. Да и знают меня почти все в ГАИ, и номера мои с нулей начинаются, чтоб видели слугу народа, – сказал Иван уже весело, улыбнувшись, глядя в глаза Нины.

Выпили за встречу стоя.

- Ты ешь, Вань, ешь, закусывай, - Нина подложила еще пельменей.

- Ем, не волнуйся, присядь, аппетит у меня хороший. Я все возьму сам. Я не приучен женой к ухаживанию за столом за двадцать семь лет супружеской жизни, у нас в семье демократия. Захотел поесть, сам разогрел, даже сварил, если нечего греть, сам поел, сам посуду помыл, – Иван даже поднял вверх указательный палец, видимо, чтобы подчеркнуть демократические принципы в их семье.

Налили еще по стаканчику, стукнувшись, выпили. Иван доел суп, принялся за пельмени. Нина ела открытый «лосось».

- Представляешь, Вань, за полвека, ни разу не ела. Слышала «Лосось, лосось», а не ела, – она раскраснелась от выпитого вина, весело улыбалась. – Вань, ты дома сказал, не будут волноваться, уже десять?

- Ниночка, я говорил тебе - у нас в семье демократия. Если я задержался или вообще не пришел, значит так надо. Мы доверяем друг другу, конечно, я звоню, предупреждаю, если есть такая возможность. Не волнуйся, Ниночка, скандала деревенского не будет.

- Почему деревенского? Мы с покойным мужем тоже верили друг другу и никогда не проверяли. Позвоню или передам с кем, тогда и телефона у нас дома не было, что задержусь на ферме, или он в поле, – Нина посмотрела в окно, в темноту.

- Вы любили друг друга? - Иван посмотрел Нине в глаза.

- Как тебе сказать, Вань. Двое детей у нас, и не ругались никогда по-крупному. Ну, а любовь… Неразговорчивый он был, мой Коля. В душе любил, конечно, я видела это в заботе, во внимании. Когда я Петрушку рожала, мне кесарево делали, как он переживал. Ночевал под окном роддома. Потом уже сказал мне, что Бога просил не отнимать меня, пусть дитя возьмет, только не меня. Это и есть любовь, наверное, в ежедневном внимании, молчаливой заботе, а не то, что на языке. А я его? Уважала, конечно, а полюбить, наверное, так и не смогла. Одна, наверное, любовь дается человеку в его жизни. А кто два раза в год влюбляется, это похоть животная, а не любовь.

- Ты меня имеешь в виду? Ты не права, Нинуль. Не поняли мы друг друга. Тогда гордые, наверное, были молодые, – Иван положил свою тяжелую ладонь на руку Нины. – Никто из нас не сделал шаг навстречу. Все могло быть по-другому.

- Какая там гордость, Вань. Я чуть не на коленях просила тебя не уходить. Потом, уже в деревне поняла я после бессонных ночей и слез, что Сергей Сергеевич что-то сказал тебе тогда, когда ты к нему пошел за рекомендацией на должность секретаря комитета комсомола. Наверное, про деда сказал моего? Я угадала?

Иван даже вздрогнул от слов Нины. Она посмотрела чистыми светло-карими глазами в его глаза. Иван Егорович не выдержал взгляд, опустил голову.

- Иуда Искариот нужен всегда, – прошептал он и обхватил голову руками.

- Что? Какой Иуда? Ты о чем, Ванечка? – глаза Нины округлились – Я тебя не понимаю.

- Я сам себя, Нинуль, часто не понимаю. Давай сменим тему, пожалуйста, – он взял маленькую руку Нины в свои большие крестьянские ладони.

- А руки у тебя, Ванечка, крестьянские. Хотя всю жизнь ты авторучку в руках держал, но созданы они для труда, – Нина засмеялась.

Нежно провела рукой по лысеющей голове своего Ванечки. Боже мой, сколько лет прошло! Сколько раз рисовала она в своих мечтах их встречу. Сначала после разлуки, когда сама напросилась по распределению в самую глушь, на край области, каждую ночь представляла их встречу, и времени пройдет не так много, год – это, казалось, целая вечность. Потом уже боль притупилась, она стала реже представлять их встречу, потом семья, дети. Но все равно, эту встречу она ждала всю свою жизнь. И теперь, глядя на лысеющего, полнеющего Ивана Егоровича, она не замечала его залысин и полноты. Она видела своего Ванечку, идущего с ней, взявшись за руки, по ночному городу.