Гарри Гордон - Обратная перспектива

Рынок, между тем, насытился Степанидой, появились новые герои и другие деньги. Степанида потеряла почву под ногами и много плакала.

Однажды, проснувшись позже обычного, она вспомнила, что ей стукнуло шестьдесят пять. Ожидания десятилетней давности — чего-то нового и чудесного — подступили было, но тут же истаяли, не случились. Она закрыла глаза. Появился звук, низкий, баритональный, стал голосом, произнёс что-то неразборчивое. Следом из угла возник другой, ещё один, — и скоро весь полумрак мастерской наполнился голосами. Они кружили и жужжали, как мухи, касались цепкими лапками рук и лица.

Степанида встала и раздвинула шторы. Слякоть и смог стояли на улице, тяжело дышали и нервно дёргались автомобили.

Стеша долго стояла у окна, пока ей не показалось, что она знает нечто, чего не знает никто. Выправив диплом и лицензию, она стала госпожой Стелой, ясновидящей.

Славка чувствовал на затылке взгляд госпожи Стелы, и ему было неприятно.

— Ты бы, Степанида, — миролюбиво сказал он, — в бор сходила. Там черники полно, поела бы…

— Слав, а Слав, — просила госпожа Стелла, — дай подоить.

В желании подоить не было для Степаниды ностальгии, это был каприз, ей было интересно — сможет ли, так же ловко у неё получится, как когда-то, ведь она так далеко ушла в социальном отношении, и участь такая ей больше не грозит. Так человек, лет десять назад бросивший курить, может позволить себе сигарету по пьянке.

— Пойди, Степанида. Корова у меня капризная, тебя не подпустит.

— Славик, — кокетливо предупредила госпожа Стелла, — не дашь — порчу наведу. На тебя и на твою корову.

Славка задохнулся. Он привстал, опрокинул складной стульчик, замахнулся клюкой и закричал страшным голосом, как на корову:

— Пошла-а! Волшебница подамбарная! Я тебе попорчу! Я тебе так попорчу!

В конце августа Славка занемог неведомой какой-то болезнью, от которой не помогали ни горсти таблеток, ни стакан, ни то и другое вместе. Болит нога — ладно, спину ломит — оно и понятно, попробуй покорячиться на грядах, да двор почистить, да дров заготовить… Возраст, что говорить. То срачка, то пердячка. Но тут другое — ничего, вроде, не болит, а голова кружится, вставать с кровати приходиться в три приёма, иначе упадёшь — в глазах темнеет. И тяжёлые вздохи случаются сами по себе, как будто кто-то умер. Славка думал, что так болеют только дачницы — приходилось слышать их разговоры.

Болезнь возникла неожиданно и вела себя так нелепо, что Славка слёг — превозмогать её не хватало ни сил, ни умения.

О Славкиной болезни деревне возвестила корова — кричала, недоенная, с утра пораньше. К полудню, не выдержав, прибежала Машка, Васькина жена, бежала с матюками, спотыкаясь зелёными галошами, в чёрном мужском пиджаке и белой косынке.

Славец, зараза, опять нажрался, да так, что совесть потерял, проучить бы, да корову жалко. Подоив, Машка отнесла ведро с молоком себе домой, и, помедлив, всё-таки зашла к Славке в избу. Славка лежал в постели, чёрный лицом, до того чёрный, что подушка казалась белой. Машка удивилась и испугалась, что он помер, но Славка произнёс тихим и трезвым голосом:

— Подоила? Молоко себе возьми.

Машка закивала:

— Хорошо. Спасибо. — От неожиданного стыдного слова она покраснела в полумраке. — Да что с тобой, Славец?

— Что… Что… помираю.

— С чего это? Вроде вчера не с кем было. Ладно. Пойду поспрашиваю. Может, у Митяя осталось. Или у Карлика…

— Постой. Не ходи никуда. Трезвый я. Понимаешь, не помираю, а помираю. По-людски.

Машка заголосила и выскочила из избы.

— Входи, Борисыч, — пригласил Славка. — А дверь оставь. Пусть открыта будет. Душно мне. В обед сдуру лежанку затопил. Посмотри, горит ещё?

Карл приоткрыл дверцу.

— Горит.

— Хорошо. Ты, Борисыч, достань ту коробку с шифоньера. Да, с лекарствами.

Карл достал коробку, поставил себе на колени и стал перебирать. Мало ли. Вдруг, по симптомам, окажется что-то знакомое.

— Ты, Борисыч, хернёй не занимайся, — тихо, но строго сказал Славка, — ты коробку закрой и сомни. Сильно, двумя руками. Кашу с утра ел? А теперь засунь в печку.

Карл пожал плечами и повиновался.

— Как же ты теперь? Без лекарства?

Славка подтащил подушку повыше, отжался и сел.

— Лекарства, Борисыч, нужны для болезни. А для смерти они и на хер не нужны.

Славка перевёл дыхание.

— Я тебе, Карла, наследство оставлю.

Карл улыбнулся, но от того, что Славка впервые назвал его по имени, проступили слёзы.

— Неужели? И что ты мне оставишь? Корову?

— Корову, Борисыч, тебе нельзя. Подохнет. Я её Сан Санычу откажу. А тебе… Погоди, сейчас увидишь. Само придёт. Помолчи, устал я.

Славка закрыл глаза. Карл подошёл к окну и распахнул створки.

Совсем близко накрапывал дождик, редкие капли качали голову декоративного подсолнечника, занесённого дачницами в славкин палисад. На ветле сидели дети и помалкивали.

Славка глубоко вздохнул и задвигался.

— И всё-таки, Слава, — не уважая себя за менторский тон, сказал Карл, — надо бы врачу показаться. Давай съездим в Кимру, а?

Славка усмехнулся:

— Да меня Нелька смотрела. Знаешь, медсестра, москвичка. — У тебя, говорит, Славец, рак печени и ещё эта… ну, как её… да ты знаешь, зверёк такой детский… на ёлке сидит, шишку грызёт.

— Белка, что ли?

— Вот. Белка. Только она ласково сказала. Белочка.

Карл рассмеялся и нахмурился.

— Дура твоя Нелька. И сволочь.

— Да я согласен. А только что врач? Та же Нелька. Или Валька. Что она может знать? Ещё хорька какого-нибудь припишет, прости Господи.

Хлопнула в сенях дверь и лёгкий голос спросил:

— Можно?

— Входи, — посветлел Славка.

В дверях появился дедушка из зелёного домика.

— Принимай наследство, Борисыч, — Славка заулыбался и глубоко вздохнул.

Дедушка из зелёного домика кивнул Карлу и присел на кровать.

— Ну и что ты надумал, Слава? Дай-ка руку.

Он посчитал пульс, покачал головой и достал из кармашка пластинку с таблетками.

— Слушай внимательно. Каждые три часа таблетку под язык. Жди, пока не рассосётся, — он оглянулся на ходики. — Тикают? И слава Богу. Ты понял? Слава — Богу. Если молиться не умеешь, хотя бы не вставай. И кури поменьше. А завтра посмотрим.

Он повернулся к Карлу.

— Верно, Карл Борисович?

— Не будет он лежать, — смутился Карл.

То, что зелёный дедушка знает его имя-отчество, Карла не удивило.

— Будет. Правда, Слава? А Мария за ним присмотрит.

Карл не сразу понял, что Мария — это обыкновенная Машка.

— Отдыхай, Слава. А мы с Карлом Борисовичем пойдём посоветуемся.

— Что с ним? — спросил Карл на крыльце.

— Да… плоховато. Если завтра не успокоится, придётся везти в больницу. И не в Кимры, а в Москву. Ну что, пойдёмте?