Сергей Васильев - Обратная перспектива

Ночью выпадет снег: тучи сгущаются грозно,
Полчища хриплых ворон накрывают город.
А раскаяться ведь никогда не поздно,
Лишь бы снежинка скорби не легла за ворот.

Помнишь, любимая, как мы шли по снегу,
Который, как яблоко на зубах, скрипел под ногами,
Помнишь, любимая, эту странную негу,
Растоптанную нашими башмаками?

И черное солнце в облаке чудном светилось,
И дятел долбил кору замерзшего дуба,
И снегирь свиристел сердито – скажи на милость,
Куда все девалось это, люба-голуба?

Ночью выпадет снег – хороший такой, хороший!
Что это – праздник иль обычная самоволка?
И охотники, обрадованные порошей,
Пойдут поутру на зайца или на волка.

Пристрелят, наверное, и на шесте потащат,
Счастливые, убитого волка к своему зимовью,
И мудрость звериную, закурив папиросы, обрящут
В костре дремучем, насыщенном волчьей кровью.

А мы с тобою будем стоять на балконе,
Глядеть на снег, который не перестал кружиться,
И будем молиться радостной, словно смерть, иконе:
«Не дай нам ни раздружиться, ни вооружиться!»

Вот он, нечаянный взгляд с балкона:
Девушка, нежная, словно икона,
С тонкою сигаретой во рту,
И горечь чувствуется за версту.

Девушка рвет сирень голубую,
Лиловую, красную, да любую,
Потом с усмешкой песню поет
И дешевое пиво пьет.

Девушка – она, как наяда,
Ей жениха хорошего надо,
Но где же взять жениха такого,
Поскольку кружится жизнь бестолково?

Матушка-мати, не дай мне хромати,
Дай хлебушка и молока,
Яблок моченых, бычков в томате,
Приплывших издалека.

Матушка-мати в домашнем халате
Соску сует мне в рот —
А на ней заплата да на заплате,
За что ее и любит народ.

Матушка-мати сильна в сопромате,
И в горе она сильна.
Шепчет: «Сынок, пора подремати,
Пока не пришла война».

Погода такая радостная —
Смотреть бы, разинув рот.
Даже водка сорокоградусная,
Представь себе, не берет.

За окном в бирюзовом инее
Елки и тополя,
А небо такое синее,
Как будто из хрусталя.

Снежок летит над ресницами,
Щеки щиплет мороз,
И звенит, и звенит синицами
Лес, задумавшийся всерьез.

Разве зима утаит угрозу —
Морозы всегда тихи.
Деду Морозу писать бы прозу,
А он сочиняет стихи —
На деревах, на стеклах оконных,
На срубах колодезных, на
Проводах – слаще слез иконных
Волжская только вода.

Старость и мудрость ближе и ближе,
Дальше и дальше боль.
Встать бы, что ли, сейчас на лыжи,
Чтоб проросла любовь,
Чтоб средь деревьев, грубых и нежных,
Словно поводыри,
Вырос белый, как смерть, подснежник
С желтым глазом внутри.

Черная-черная в речке вода,
Белый-белый ковыль в степи,
И девчонки идут в никуда,
А куда им еще идти?

Синий-синий рассвета холст
И лебяжья поляна сна.
Солнечный, словно весна, погост,
Грустная, словно погост, весна.

Желтый иней шумно кружит над тобой,
Ворон сиреневый ворожит,
И снежок, называемый судьбой,
Жизнь твою сторожит.

Отвори, Сезам, золотой сундук,
Тот, в котором… Потом умри.
Голос сердца тикает: тук-тук-тук.
Отвори, Сезам, отвори.

Сердцу трудно, знаешь, быть взаперти,
Не поверить чужим слезам.
И лучше повеситься, чем с ума сойти, —
Отвори, отвори, Сезам!

У тебя ведь тоже невеста есть,
Стыд и совесть есть у тебя,
И обол дырявый, и бумаги десть —
А это и есть судьба.

Но, чтоб справиться с этой пустой рабой,
Чтоб услышать вечности перестук
И чтобы тебя услышал любой,
Отвори, Сезам, свой сундук!

Последний день зимы – он, словно сон, глубок,
Мерцает иней на деревьях снежных,
Душа горит от мыслей неизбежных,
И все кругом молчит, а говорит лишь Бог.

И снегири рассеянно висят,
Краснея от стыда на ветках голых,
И, путаясь в растерянных глаголах,
Слепые бабочки опять влетают в сад.

И можно взять всю эту жизнь взаймы
И растерять во тьме пустынных комнат.
Весна придет наутро, но запомнит
Все сущее последний день зимы.

Светлый дождик прошел вчерашний
И над церковью, и над пашней —
Колосится звонкая рожь
Над телами и над делами,
Над небесными куполами —
Но вот купола не трожь!

Жаворонок нежный в веселом небе
Думает о грядущем хлебе,
О пшенице и об овсе,
Бабы думают о метеосводке,
Мужики – о дешевой водке,
О Христе не думают все.

День воскресный очень уж славный,
Да такой, что любой православный
В храм пойдет – зазвенят купола,
Хряк почешется сонной мордой
О косяк, и сразу же твердой
Будет жизнь, если раньше была.