Алла Герцева - У Вечного огня

— Бабуль, прости! — Наташа опустилась возле бабки на колени. — Прости! Я не убежала из дома! Я, я, — она закрыла ладонями лицо. — Не могу, не знаю, как теперь мне жить! Если бы ты видела, что они с ним сделали!

— С кем? — старушка взяла внучку за плечи.

— Они, они — заикаясь, сквозь рыдания проговорила Наташа, — Они сожгли его! Узнать нельзя! Я умру без него! — Наташа закричала и упала у ног бабки.

— Господи! И эта в истерике! — Варвара Михайловна наклонилась над девочкой. — Вставай на ноги! Мне с тобой не справиться! Доченька! Наташенька! Да что ж это такое!?

Наташа приподнялась, оперлась на руку бабули, ощутив свое отяжелевшее тело, дойдя до дивана, рухнула, как подкошенная.

— Рассказывай, где была? — присела на край дивана.

— Если бы ты знала! — рыдания мешают Наташе говорить. Она сжала руки, хрустнула пальцами, приподняла голову. — Я на опознании была! — хриплый крик вырвался из ее горла. — Ой, я умру сейчас!

— На каком опознании? — сердце сжалось от ужасной догадки, когда она взглянула на искаженное болью и страхом лицо не девочки, женщины, перенесшей тяжкое горе.— Сережка! Значит, правду сказал милиционер. — Ой, Господи! — по слогам, певуче протянула женщина. Что ж это за день такой! Одна новость страшнее другой! Сережа!?

Наталья кивнула головой.

— Страшно, бабулечка! Его узнать нельзя! Они его живьем сожгли! — она замотала головой из стороны в сторону, как помешанная.

— Что ты детка! Нельзя так!

— Я убью, Мишку! Вот этими руками разорву! — Наташа вытянула вперед ладони с трясущимися пальцами.

— Не говори так! — Варвара Михайловна обняла девушку, прижалась губами к волосам. — Он брат твой! Ты еще не знаешь, что там произошло! Ему тоже нелегко! Сидит в камере, голодный, холодный!

— Так ему и надо! — отстранилась Наташа от бабки. — Когда увидела, думала, сразу умру. Тетя Надя теперь совсем одна осталась! Хотела пойти с ней, не разрешила. Не знает, кем для меня был Сережа.

— Одной, видимо, легче переживать.

— Все равно завтра пойду!

Зазвонил телефон. Женщина сняла трубку.

Щеки побледнели, она приложила ладонь к груди, села на стул. — Доктор звонил, плохо доченьке моей! — Варвара Михайловна приложила ладони к щекам, закачалась из стороны в сторону, как маятник. — Не вынесет она столько несчастья!

— Что с мамой! Поедем сейчас! Я быстро, только кофту теплую надену.

— Поедем! Только ты все эти подробности не рассказывай! Ей и так сейчас нелегко. Сына малолетнего в тюрьму упрятали, что еще может быть хуже. В убийстве обвиняют! Подумай о матери! Я уже старая! А тебе еще жить да жить!

— Я не буду, бабуль!

Наташа вытерла ладонями покрасневшие глаза. — Вот видишь! Я не буду плакать!

На улице, Наташа взяла старушку под руку, и они медленно побрели по тротуару.

Бабуля права! Я должны подумать о маме. Ей сейчас хуже всех. А тете Наде? Она вспомнила серые осунувшиеся щеки женщины, поблекшие глаза. Что она сейчас делает? Перед ее глазами возникла картина в морге. Черные обуглившиеся кости, рваные обрывки ткани, и лицо, вернее, то, что было лицом? А может быть это не Сережка? Разум не хочет соглашаться с жестокой действительностью.

Здание больницы с ярко освещенными окнами. Если мамы уже нет!? Промелькнуло в голове Наташи. Она, быстро преодолела ступеньки, ворвалась в коридор и побежала.

— Куда ты, постой! — крикнула вслед старушка. — Надо доктора спросить?

— Вы к Федоровой? — преградил девушке дорогу, высокий, средних лет, мужчина.

— Она живая! — уперлась ему в грудь ладошками, Наташа.

— К ней, милый! — подошла старушка.

— Она очень слаба! Никаких разговоров! Иначе, я не отвечаю за лечение. Мы несколько часов провозились с ней, и я не хочу, чтобы труды всей реанимационной бригады пропали даром. Если вы себя будете достойно вести, ей эта встреча пойдет на пользу. Пойдемте, я провожу! Только, не более пяти минут! — он быстро пошел по коридору. Наташа торопится за ним. Только бы мама поправилась! Шепчут ее губы.

Варвара Михайловна, припадая на левую ногу, идет следом. Старая травма теперь при каждой нервотрепке, дает о себе знать. Вздохнула старушка. Она увидела, как впереди, врач открыл дверь палаты, Наташка юркнула под его руку.

Люба, услышав скрип двери, повернула голову, Наташа бросилась к ней, обняла, спрятала лицо на груди матери. Глаза наполнились жгучей влагой.

— Где бабушка? — оттолкнула дочку, Любаша.

— Там она идет, в коридоре! — прошептала Наташа.

Врач, держа старушку под руку, подвел к кровати.

— Твоя больная нога! — Люба протянула руки матери. Та кивнула, сжала пальцы дочери. По щекам побежали слезы. Слава, Богу! Любаша жива! Только бы Бог дал, чтобы оправилась! Сохрани ее Господи!

— Как ты доченька! — она присела на край кровати.

— О вас беспокоюсь! — Люба погладила руку матери. — Мишу не отпустили?

У Варвары Михайловны перехватило дыхание.

— Так, он там, утром увезли! — она отвернула лицо.

— Что следователь сказал?

— Сказал, отпустят. Выяснят и отпустят.

— Я так и знала! — Люба отвернулась к стене, закрыла глаза.

— Мамочка! — Наташа переплела пальцы рук. — Мамочка, не волнуйся! Все будет хорошо! Отпустят Мишку! Я была сегодня у следователя. Мишку отпустят, вот увидишь. Посидит немного. Попугают его, чтобы больше не хулиганил, и отпустят. Павел Андреевич сказал. — Наташа оглянулась на врача, он прикрыл глаза в знак одобрения. Щеки девушки покраснели. Впервые, так отчаянно соврала матери.

— Правда! — Люба всмотрелась в заплаканные глаза дочери. — У тебя все нормально?

— Да, мамочка! — Наташа закусила губу, чтобы не разрыдаться.

Мужчина в белом халате положил руку на плечо девушке.

— Завтра утром придете. Ей надо отдыхать!

Наташа наклонилась, поцеловала мать в щеки, лоб, глаза. Люба провела ладонью по щеке дочери. Она что-то от меня скрывает, врач не велел говорить. Поняла она. Выйду отсюда, сама все узнаю.

— Идите, я устала! — Люба отвернула лицо к стене. Надо собирать силы. Без меня они пропадут! Мишку надо спасать! Засудят парня! Она слышала как, скрипнула, закрывшись, дверь. Сколько я здесь проваляюсь? Неделю? А Мишка? Врач запретил им говорить правду. Разве можно меня обмануть. Наташка не умеет врать. В ее глазах стоит ужас!

Вадим Евгеньевич, идет по коридору милицейского участка. Анатолий Алексеевич догнал, взял за локоть, зашептал в ухо.

— Завтра я найду концы! Они у меня попляшут!

Вадим отстранился, окинул адвоката презрительным взглядом с головы до ног.

— Плохо знаете свою работу!

Водитель широко распахнул перед ним дверцу машины. Вадим сел, покрутил нервно головой, ожидая, пока усядется Анатолий. Машина сорвалась с места. Мужчина молчит, сверля взглядом серое дорожное полотно, мелькающее перед глазами. Не заметил, как подъехали к дому адвоката, как тот вышел из машины, произнеся: «До завтра, Вадим Евгеньевич!».