Алла Герцева - У Вечного огня

— Я поговорю с Павликом! — в глазах девушки заблестели слезы.

—Присаживайтесь! Сейчас обед принесу. Если хотите с Натальей поговорить, она в соседней комнате, в постели. Уже который день не встает!

— Нет, я пойду, пожалуй! Не надо ее тревожить! — Нина приложила ладошку ко лбу. — Завтра похороны Сережи! Если сможете, приходите. Павлик просил передать.

Люба шагнула в комнату, тяжело опустилась на диван.

— Мишку отпустят?

— Не знаю! Для них это было бы хорошей встряской! Такое сотворить с товарищем! — она зажала рот ладошкой, увидев, как побледнели щеки женщины.

— Простите! Я не хотела!

Люба приложила ладонь к груди.

— Не извиняйтесь, сейчас пройдет! — отстранила руку девушки, пытающуюся расстегнуть ворот ее платья. Встретилась с нею взглядом. — Вы правы! За жестокость надо расплачиваться! Они подлецы!

— Я все слышала! — Наташа, в длинной ночной рубашке, с растрепанными, волосами. Бледная, похудевшая, словно приведение, застыла на пороге. Глаза расширились от гнева. — Ты предательница! — подбежала к матери. — Взяла продукты у этого паразита! Он на крови людей деньги делает! Володька убил Сережку, а ты! Как ты могла! Вообще к твоей еде не притронусь! Умру от голода, а есть не стану! — круто развернулась, смерила взглядом с головы до ног, учительницу. — Ваш муж моего брата в тюрьму упрятал! Мишка не виноват! Он не мог убить! Он знает, что я люблю Сережку. Это Володька с Колькой убили! Я вас всех ненавижу! — Наташа закрыла лицо руками, и упала на пол.

— Наташенька! — Варвара Михайловна склонилась над девочкой. — Люба, сделайте что-нибудь! Она совсем не в себе!

— Люба махнула рукой. — Мне тоже плохо! Чем я могу ей помочь! Свинье не до поросят, когда ее на огонь тащат!

— Люба! Ты мать! Наташенька, доченька! — старушка ухватила девочку за плечи.

— Я сейчас, помогу! — Нина отбросила сумку, приподняла руку девушки, кисть безвольно упала. — У нее обморок! У Вас есть лекарства! Покажите! Я сделаю укол, я умею, меня папа учил.

В тумбочке, под телевизором.

Нина взяла из коробки ампулу, освободила из пакета шприц, набрала лекарство, склонилась над девушкой, ввела иглу в предплечье. — Если не поможет, я в вену могу!

Втроем, приподняли девушку, положили на диван. Нина поправила подушку, приложила ухо к груди Наташи, двумя пальцами сжала запястье. — Пульс становится ровнее, и наполненность хорошая! — она присела на край дивана.

Наташа открыла глаза, обвела всех непонимающим взором.

— Ты лежи! — Нина положила ладонь на руку девочки. — Сейчас все пройдет! Пусть полежит! Накройте теплым одеялом. Дайте горячий чай с лимоном и медом. Она сейчас заснет! А я пойду!

Люба вышла в прихожую.

— Спасибо вам! Если бы не вы!

— Извините, это из-за меня! — покраснела Нина. — Мне не надо было приходить, но Павел просил, сказать! — она махнула рукой. — Вы извините, простите! Я не умею, не знаю, как надо себя вести в таких обстоятельствах.

Люба закрыла за учительницей, дверь, прислонилась к стене. Где взять силы, чтобы вынести все беды, свалившиеся, как снег на голову. Дети подросли, школу заканчивают. Здоровье плохое, но потихоньку скрипела. И вот, все рухнуло в одночасье. Зачем отпустила Мишку на вечер в кафе? Теперь, Наташка! Вошла в комнату, опустилась на стул. Поставила глаза на безжизненно лежащую дочь. Словно мертвая, и не двигается. Только чуть приподнимается и опускается грудь под пледом при дыхании.

— Пойдем на кухню!

Варвара Михайловна тяжело поднялась, пошла за дочкой.

— Ну, вот, и пообедали! — сложила руки на груди, Люба. — Готовила, старалась, а никому и не нужно. Наелись!

— Ты, правда, продукты от Вадима принесла? — старушка строго поглядела на дочь.

— А что, я такое страшное сделала? — Люба хлопнула в ладоши. — Вы меня удивляете, мамаша! Ведь говорят, дают, бери! Зашла на работу. Вадим Евгеньевич изволил распорядиться. Кормиться нам надо! На твою пенсию не проживешь! Искать другую работу негде. Куда мне идти, что делать? На гордости далеко не уедешь! Здохну, тогда живите, как можете! Мишку в тюрьму, меня на кладбище, гордитесь! Извините, что выжила. Надо было, прямиком, туда, как Сережка! — она вдруг побледнела. Потом лицо покрылось красными пятнами.

— Любушка, прости, меня! — Варвара Михайловна, позабыв про больную ногу, кинулась к дочери, опрокинула стул, стоящий у плиты. — Сядь, милая! Я сейчас! — обняла дочь за талию, потянула за собой. — Вот, табуреточка, садись!

Люба, нащупала ладонью сиденье, тяжело опустилась. — Врач приказал не волноваться! С вами проживешь без стрессов, как же!

— Ну, прости, меня, дуру старую! Я так спросила! Ты не думай ничего. Наташка кричала, вот и спросила.

Люба растерла ладонью грудь. — Там на полке, флакон с лекарством. В больнице дали. Налей в стакан, добавь воды!

— Сиди, сиди, я сейчас! — захлопотала Варвара Михайловна.

Люба выпила жидкость. — Гадость, какая! — обернулась к матери. — Ты поешь! Горячее еще! Налей из кастрюльки! Там борщ и котлеты с гречкой. Я посижу пока.

— Не беспокойся, дочка! Я не голодна. Тебя подожду! Потом вместе!

— Я уже наелась! Спасибо! — Люба покачала головой из стороны в сторону. — Как жить дальше, не знаю! И зачем?

— Что такое говоришь! — хлопнула ладонью по столу, старушка. — Грех это! Бог, даст, все уладится! И Мишку отпустят. И Наташенька поправится!

— Мои дни сочтены! — вздохнула Люба. — До суда доживу, а там, не знаю. Такой стыд пережить! Мой сын убийца! Как вынести! — она закрыла лицо руками. Плечи затряслись от рыданий.

— Любушка, не надо! Нельзя тебе расстраиваться! Успокойся, милая!

— Вы бы, лучше, мама, думали, прежде, чем говорить! Скажете, потом успокаиваете! — женщина вытерла ладонями, мокрые от слез, щеки. Встала, подошла к плите. — Давайте, поедим! — разлила по тарелкам борщ, села. — Завтра похороны! Надо сил запастись! — зачерпнула ложкой еду, проглотила. — Как людям в глаза смотреть стану! Весь город, наверное, соберется! Надька, говорят, ходит, словно тень. На работу не выходит! Одна осталась! Без мужа, без сына! Наверное, всех проклинает! А не смею к ней подойти!

— Ты, причем! — отложила ложку, старушка. — Дети, они и есть, дети! По глупости натворили!

— Скорей бы завтрашний день прошел! Наташку не трогай! Пусть спит! Хорошо бы, и завтра ей проспать.

Тамара прошла по комнате, вернулась, снова дошла до двери, снова вернулась, подошла к зеркалу, пригладила волосы, провела пальцем меж бровей, где залегла глубокая морщинка. Опустилась в кресло. Легкая, воздушная ткань голубого пеньюара, поднялась облаком до лица. Господи, как долго тянется день. Поглядела на часы. Уже пять, Вадик не звонит. Ходил к следователю, или нет? Сколько раз набирала его номер, ответ все один и тот же. Абонент недоступен! Позвоните позже! Намеренно, отключил телефон! А может быть, с Вероникой балуется! Какое ему дело до моих переживаний!