Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

— Я Николай Ивлев! Не слыхали?.. Олигарх. Мне принадлежат все подмосковные ПТО — полигоны твердых отходов… Ха-ха! Я мусорный олигарх!..

Но все, в конце концов, оказываются на моих полигонах в качестве твердых отходов…

И люди тоже… Сейчас много нищих и брошенных — и мы предоставляем им — ха-ха! — бесплатные коллективные могилы!.. Как в концлагерях…

Смутное время… Смутные общие могилы…

Я вздрагиваю от его хладных слов…

— Я вам сочувствую… Но я тороплюсь на самолет….

— Мне понравились ваши голубые ели… после моих голых полигонов они потрясающе смотрятся… Я покупаю у вас их…

— Вы лучше купите у меня альпийскую реликтовую черешню! Она потрясающе стимулирует мужскую потенцию! Как сто шпанских мух!..

— Черешни я тоже покупаю… Вместе с елями!.. Сегодня пришлю технику!..

— Я вернусь через два дня вместе с черешней… Тогда потолкуем…

….Я подумал, что, если я не привезу черешни, я продам ели, чтобы поставить памятник Капе…

Я закрываю ворота и уезжаю….

Он удивленно взирает на меня… Бледноголовый…

Такой юный, а уже олигарх… Мусорный олигарх…

Глаза у него вялые, выжженные… Бизнес высосал из него бессмертную душу и юную, улыбчивую, ликующую плоть…

Вот эти мертвецы — “новые русские” — хоронят Россию…

И я вспоминаю слова Христа: “Оставьте мертвым хоронить мертвых…”

И еще слова Святителя Григория Паламы: “Печально, когда по смерти душа прощается с телом, но еще страшней, когда она еще при жизни покидает человека…”

И вот такие — с усопшими, усохшими душами правят Россией нынче…

Увы… увы…

…Я давно уже купил новый японский чемодан взамен того, что я отдал Хасанхану Адамовичу Харонову…

И взял с собой все тот же мотоциклетный комбинезон, и кожаный шлем, и большую нейлоновую сумку для черешни…

…И вот я прилетел в Душанбе, и тот же рейсовый ветхий автобусик привозит меня в родной моей ночи в Фан-Ягнобские осенние, затаившиеся горы…

К моему родному Водопаду….

Я ставлю нелепый свой сверкающий чемодан на влажный песок у Водопада, как прежде, раздеваюсь и радостно встаю под водяные россыпи, летящие с огромной высоты…

Но что это?..

В эту ночь Водопад ледяной…

Осень хладная… зима ранняя…

Ледники обмерзают, скудно тают… скудно реки питают…

Я стою в Водопаде и слышу, как в летучей воде уже позвякивают, позванивают льдинки — Водопад обмерзает тайно, словно в обильных летящих жемчугах являются ледяные бриллианты…

Я стою и забывчиво мерзну, дрожу в летучих жемчугах и бриллиантах…

…О Боже! Но ведь никогда воочию я не видел жемчугов и бриллиантов, ведь персты и шеи возлюбленных дев и жен моих были мраморно прекрасны, но нежно бедно пустынны, и не знали они жемчугов и бриллиантов, а сами были живодышащими жемчугами и бриллиантами…

Но!..

Но что это?..

Этой ночью Водопад мой — ледяной! немой, безответный! не всхлипывает, не разговаривает со мной…

Не звучат сладостно голоса матушки моей, и Гули Сарданапал, и пастуха-локайца…

Водопад замерзает налету, становится тяжким, недвижным ледопадом, и голоса моих возлюбленных замерзают…

О Боже!.. лёд Прошлого пожирает говорливую живую святую воду Настоящего…

Но!..

Но я слышу чей-то иной голосок, шепот, шелест в Водопаде замерзающем…

— Царь Дарий! Я согласна! Пойдемте!.. Затеряемся, заблудимся, забудемся насмерть в золотых листопадах!..

Царь Дарий! У меня ведь нет никого на земле, кроме вас! Кроме вас! Кроме вас!.. Аааааа…

Это голосок Анны в Водопаде…

Только его слышу я…

Вот почему молчат другие мои голоса…

Вот почему они печально, одиноко, ревниво замерзают в леденеющем налету Водопаде…

Ангел Серебряные Власы, одна ты осталась у меня?.. одна не замёрзла?.. одна не стала льдом?..

Я выхожу из Водопада…

Как-то тревожно мне… хладно…

О Боже!.. Ужель не хладно, когда замирает, замерзает вечноживое, вечнотрепетное твое прошлое?

О Боже!.. Ужель замирают голоса твоего прошлого?..

Я надеваю кожаный комбинезон и кожаный шлем…

Только пальцы у меня голые, беззащитные…

Но я уже знаю, что коралловые эфы спят ночью бездонно…

Они устали жить… Им снятся Цари, которых они любили, ласкали и убили…

Они хотят уснуть навек и уйти к Царям…

Убийцы всегда тянутся к убиенным своим…

Они любят смерть больше, чем жизнь…

Они хотят жить в вечности, как великие Поэты, Цари, Пророки, Мудрецы… мамонты и саблезубые тигры…

….Я иду по тропе, где мы стояли, томились целомудренно с Гулей моей…

Гуля, Гуля, почему ты молчишь?.. замерзаешь? замираешь в Водопаде нашей любви?..

Говорят, что у женщины нет прошлого, а у мужчины есть только прошлое…

Но у мертвых есть только прошлое…

…И почему-то этой ночью тропа не звенит, не трепещет, как струна, а она глуха, далека, мертва!..

Как убитая, не вьется змея — пряма она…

Смерть пряма…

Анна!.. Мы продадим черешню… и убьем, потравим бесов Руси… и поставим памятник Капе…

И поедем на Кипр, где жива? жива! жива тахта, ладья нашей любви, и она плывет, плывет… плывет…

Нас ждет!..

…Анна! Я на горе нагой Кондара!..

И тут я пожалел, что не взял тебя… страшно без тебя…

Тьма… Луна ушла за горы…

Высится тьмовая громада исполинского Дерева….

Я гляжу на Дерево, как неофит на Храм…

..О Боже!.. Как судьба этого Дерева издавна, с детства переплелась с моей судьбой!..

Что-то чудится мне, что кто-то следит за мной…

Что-то чудится мне, что множество глаз следит хищно за мной…

О Боже! Кто это? Кто?..

Может, это снежный барс?.. иль гималайский медведь?.. иль тяньшаньский волк?..

Кто?..

Я стою под Деревом… Открываю чемодан… Вынимаю нейлоновую сумку и вешаю себе на шею…

Опять шепчу молитву всем земным Богам:

— О, Элоим Яхве!.. О, Авраам!.. О, Заратустра!..

О, Иисус Спаситель!.. О, Аллах!.. О, Мухаммад!.. О, Будда!..

О, Шива!.. Спасите меня в эту ночь! Спасите меня, вашего муравья!.. Муравья! муравья…

Спасите от Эф меня, меня…

Я трижды влезаю на Дерево и смело, голыми пальцами, не дрожащими уже, собираю ягоды в сумку…

Я знаю, что Эфы ночью спят….

Ягоды хладные, полные, атласные, чреватые… знакомые…

Я даже чую перстами, где на ягодах есть ранки от входа змей таящихся, а где нет…

Чемодан мой полон малиновых, реликтовых, роящихся тайно ягод, я закрываю его…

Но кто-то глядит на меня…

И вдруг я вижу, что на Дереве сидит Сова…

И она глядит на меня ясными очами, как двумя янтарными снопами, пожарами, огнями…

Она ест черешню. Она уже обречена, а не знает…

Я хочу закричать, прогнать, но боюсь кричать…

Тогда я немо швыряю в неё ягоду…

Сова тяжко, шумнокрыло отлетает…

О Боже…

И вот я тащу, влеку тяжкий чемодан по родным горам…