Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

Да! за спиной за шеей малой хрупкою моей псовидный бес опричник кат убивец пятерней пудовой ворожит…

Но Господи помилуй помози подними! не дай изникнуть сгинуть навека средь безымянных русских невиновных тучных вопиющих неоплаканных незрелых ям могил…

…Русь!

Я опять страшусь…

Хоть в поле мы одни…

Иль тут Господь с небес дождливых шепчет говорит…

…Поэт! пророк! Говори!

И чрез тебя отверзну отворю уста дождем залитыя мои…

Тогда я говорю…

…Ай Русь ай поминальная бескрайняя Книга казненных ай пощади!

Ай Русь ай безымянная Книга убиенных неоглядная всетайная ай упаси!..

Ай Русь блаженная ай Книга упасенных помяни…

Ай Русь сотри изведи изгладь имя малое моё а Слово богоданное сохрани!

Пусть имя и живот мои взяты погромным скорым душным ковылем но Слово Божье белым зрелым млечным неоглядным лебедем летит летит летит…

Божье Слово вечное лети лети лети…

Поэт молился уповал взлетал как птица о вымокших крылах…

…Но тут опять в непроглядном дожде в нищем непролазном русском поле бес-диавол-хозяин Руси взял его…

И тогда он забыл о Боге своем о душе своей о Руси своей…

И вновь воспомнил об отце утопленнике удавленнике безвинном Джамале-Диловаре с могильным вилюйским соболем на руках и матери своей Анастасии-Русь, несущей нож меж невинных грудей…

И устрашился и с последней надеждой стал глядеть на мокрый жасминовый куст где стоял Ангел калека однокрыл, но туман пошел по полю и сокрыл…

…И тогда Тимур-Тимофей певец поэт а не пророк вспомнил о быстротекущем мимолетном теле своем которое мокро страдало в дожде и стал молить о жизни живота своего.

А он прекрасен ладен яр телом был и очами горяч и жен ужаленно алчно любил как мёд пчела.

И страшился разрушенья плоти персти и мук телесных довременных, хотя помнил слова Господа: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне…»

Но поэт молил о теле своем о животе своем, чтоб не нарушили его до срока.

И говорил:

— Господь мой, я и срока тления боюсь, а как вытерпеть вынести до срока?

И вспомнил сладкие грехи тела своего и многих жен тела своего и ярый дурманный медовый бег семени своего по жилам сосудам певучим своим…

Господи! да это же жизнь моя! моя младость ярость сладость дней моих бывых текучих веселых?

Господи дай мне еще!..

Господи уповаю! алчу! жажду чаю продленья дней моих грешных светлых вешних!..

Господи отсрочь живота моего остановление истление!..

Не дай мне избиенья довременного!..

Господь утаи отними у меня о Руси Откровенье!.. Помилуй тело ярое младое яблоневое налитое мое и корень мой таящий ярых яблоневых младенцев!..

Пусть их жизнь будет долга и понесут вовек мое семя сладчайшее бремя!..

И было в поле о теле моление Поэта.

И отступало о Руси раденье Откровенье.

И у него было пророчество о Руси но устрашился убоялся а соблазнялся.

И сказал:

— Господь мой! Ты знаешь — а человекам не надо…

Господь мой! Ты знаешь, а человекам не дано, не надо. И не поражай меня провиденьем!..

Господь пошли Глаголы огненные тайныя чрез иного! чрез иное горло! чрез иной язык, а мне страшно Господи! Мне страшно, Господь!

Не тот я. Не на того насылаешь…

Господь, Ты видишь, я стражду, я маюсь, я и в дожде рыдаю…

И Тимур-Тимофей встал с молитвенных глиняных дождливых бедных дрожащих тленных своих колен и в поле одиноком озираясь горько горько беззащитно как дитя всем телом всласть необъятно плакал…

…Господь, не моя Чаша…

Под нею подломилась душа жизнь нога моя…

И тогда Бог его оставил.

И тогда в тумане от жасминового куста тяжко сонно косо низко отлетел вестник Ангел Хранитель Руси Пианый.

О Боже!..

Бог до людей, что мать до детей…

И вот гляди — мать детей своих оставила…

И так привык человек русский с дьяволом жить, что убоялся Бога своего и Ангела Его…

О Боже!..

Тогда Тимур-Тимофей пошел один в поле, а потом взял с поля палый пониклый в дожде ветвистый семенистый ржаной остистый колос и язык свой веселый пророческий острым колосом избил изранил изрыл искровенил, чтобы немая кровь текла от языка его, а не вольное опасное Слово.

И долго не мог избавиться от колоса удушающего шершавого…

О Боже…

…Русь!.. И для того растут обильныя тучныя хлеба твои, чтоб изрезать избить остистыми колосьями языки вольныя твоих провидцев правдолюбов полевых пророков?..

И будет Русь немых пророков?

И будут их рты полны шершавых удушливых колосьев?

Ой ли?..

Да не хватит хлебов!.. да не хватит остистых колосьев!..

О Господи сотвори благослови урожай вольных русских языков боле чем урожай колосьев!..

Сотвори Боже!.. Пусть будет боле на Руси пророков, чем колосьев…

Но! русское поле больно сорняками а голова обильными тщими словесами…

…Но! Господи! Если б человеки были немыми безъязыкими — то не было бы войн и зла безумных травящих словес меж людьми племенами и народами…

О Боже!.. Да куда зашел забрел я?..

Господь! Слово — Твой промысел, а я замолкаю, а я молчный.

И немой певец Тимур-Тимофей ушел с немой Руси с остистым огненным колючим колосом в горле…

И пошел он на Русь из родного города Джимма-Кургана по следам тысячелетней матери своей Анастасии.

И вернулся от Руси по следам ея…

И замкнул уста испуганные свои…

И стал немым…

О Боже…

…И вот я ухожу в реку Кафирнихан навек.

И вот я ухожу в смутную глиняную весеннюю бешеноволную реку родную мою Кафирнихан, на брегах которой был я отроком ранним сладким…

И я ухожу в реку насмерть и боюсь оглянуться на берег, где льется трепещет страдает ходит среброшумящий туранга-тополь…

Скорей! Боже!..

Вот ты стоял на берегу — и река была — бушующая жизнь…

Но вот сделал ты три шага в ледяные волны, и каменеет леденеет тело твоё, и река стала — леденящая застывшая смерть…

Река — жизнь…

Река- смерть…

Жизнь …

Смерть…

Всего три шага отделяют вас…

Но я сделал эти три шага…

И вот я плыву в реке моей и глинистые песчаные валы волны водяные хребты горы несут меня и я хочу открыть рот и взять навек ледовой родной воды волны да река не берет меня.

Не хочет она. Не хочет она брать до срока меня.

Не хочет она родная брать тело мое сильное тугое еще еще еще младое молодое…

…Река возьми меня…

Одна ты у меня осталась родная.

Возьми мя… услади усыпи упокой угомони утешь меня река река река моя…

Смерть, возьми жизнь мою…

Я хочу уйти в воду, как ушел Джамал-Диловар отец мой утопленник удавленник распухший в колкую чужую прорубь безродную вилюйскую безысходную…

Я хочу уйти уплыть как ситцевая дымчатая огненная ночная девочка туберкулезная дальная моя Лидия-Морфо с сосками девьими святыми малиново неутоленными…