Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

Старец… да…

Да она по арыку лунному навека ушла… первая любовь моя…

Но была же была была она!..

Поэт, была…

Поэт и зачем же ты отдал себя печали?..

Поэт! и что тебе не стать желтым дремучим дремным буддийским дервишем суфием монахом?

И уйти на ивовый речной остров Кафирнихана?

И там песку текучему блескучему древнему радоваться отдаваться?

И там радоваться ликовать от утренней сиреневой вольной волны душистой хладной набегающей?

И там радоваться сострадать завидовать прибрежному дикому древнему мшистому муравчатому одинокому камню валуну волной омываемому овеваемому?

И там слушать утренних божиих заливистых птиц и следить изумрудных глазастых добрых ящериц?

И там постигать бессмертное теченье движенье муравья по стволу тополя-туранги?..

Осанна тебе мир божий! Осанна!..

…Поэт! монах! и ни к чему не приставай и ни о чем не сожалей и ни к чему не прилепляйся…

И будь как камень хладною волною овеваемый…

Осанна!..

Да… Тиран правит, давит, народ стонет, а певец поет… да…

А пророк против тирана вопиет…

А ты певец, а не пророк…

Но!..

Но! У него было о Руси Откровение. Но убоялся.

Но! У него было о Руси Пророчество. Но убоялся.

Но! У него был дар пророчества. Но убоялся. Но уклонился.

Но! У него было прозренье провиденье о Руси но устрашился но убоялся тайной ночной пьяной бесследной табачной пятерни удушливого беса насильника опричника ката палача.

А ими полна нынче Русь.

И ищут. И рыщут. И алчут горла вольного поющего.

Но! У него было Откровенье о Руси но соблазнился.

А сказано: «А более всего пекитесь о том, чтобы пророчествовать!»

Но он убоялся.

Ибо все мнились ему его отец Джамал-Диловар утопленник удавленник с вилюйским гробовым соболем в руках и мать его Анастастия-Русь с хунзахским ножом меж грудей ея.

И содрогался от видений этих…

И тогда он пошел в русское поле переяславльское сиротское пустынное недородное нищее некормленное брошенное.

И там озирался оглядывался в страхе, чтоб никто не услышал не увидел его.

И там пал на колени и взмолился и только Бог слышал его.

…О поле русское родимое мое о поле поле ранушка

моя точащая о неоглядная о ранушка о ранушка

сосущая мне тело душу очи необъятный

неоглядный овод овод овод смертень

слепень костромской коровы былой плодовой

молочной молчной

О поле ранушко о неоглядный неизбывный лютый

слепень ворон овод овод овод

О поле ранушко открытая точащая чадящая саднящая

о поле поле о сосущий малиновый слепень смертень

язвень водень мохнат овод

О поле поле поле о доколе? о доколе? о доколе? да доколе?

О Господи о боже! Спасе! Щедре! Светодавче! как же?

как же Ты дозволил?..

Иль не знаю не ведаю Твой Суд? Твой промысел? Твой

помысел?..

Иль сладко сладко в нищем низком поле угнетенном?

Сладко в бесах? сладко в неволе? сладко смертно в Руси

вольной пьяной косой соблазненной?..

Вот где воля! вот свобода! вот где пагуба гулена мор да

ворон трупный тучный бродит! во! где! воля! Гойда!

гойда! гойда!..

Сладко пьяно вольно в Руси соблазненной! гойда! и отсель

погубятся заразятся порушатся потрутся искрошатся

соблазнятся поразятся трухой сладкой иныя племена

народы! гойда!

Отче! сладко вольно в Руси соблазненной…

Да плачут очи…

И поэт Руси и Азии Тимур-Тимофей стоял моленно на коленях в топком непролазном поле и молился и озирался, чтобы не увидели люди его и не забили.

И над полем над Русью в то лето и осень шли беспробудныя сеногнойныя ливни Самсона…

И поэт стоял в залитом ливнями хворобом картофельном поле поле поле…

И там у дороги стоял жасминовый куст, который распустился в ливне ибо срок его пришел но не развился и опадал млявыми мокрыми лепестками…

А под кустом стоял увечный русский пианый Ангел Хранитель Руси — калека войны с одним крылом, а второе побитое тяжкое земляное влеклось тащилось по полевой текучей глине…

И не мог Ангел взлететь над туманным русским полем и стоял горестно смятенно у мокрого нераспустившегося жасминового куста и жевал ел мокрые розовые лепестки, ибо голодно и дождливо было окрест…

…О Русь! о мокрый недозрелый млявый тихий куст!

жасминовый в дожде томящийся как брошенный

подкидыш беглой слезной матерью

О Русь! увечный Ангел в поле неродящем не взлетающий

крылом болящим пианым, ибо тут нельзя быть трезвым,

ибо трезвый тут тотчас удавится…

О Русь! о церковь на холме невинном богооставленная

мертвостоящая невиноватая невиноватая разбитая

размытая распятая да по ночам опричным смятыми

крестами машущая журавлиным знобким стаям

стаям стаям…

И поэт пел молился в поле и со страхом озирался, чтоб его не увидали да в сырую глиняную землю до срока не погребли не упрятали не поселили не загнали не закопали заживо радостно палачи убивцы удавы каты безбожники рыщущие необъятные…

…И поле залито водой

И церковь залита дождями

И Русь объятая травой

Шевелит н’емыми устами

И Русь накрывшись лопухом

Глядит коровьими очами

И Русь взят’ая ковылем

Немотствует забитыми изб’ами

И поле залито водой…

Но! у проселочной дороги

Стоит жасминовым кустом

Увечный русский Ангел божий

И я сыновнею рукой

Иль ветви или длани трогаю

И дух живительный течет

И Ангел словно куст восходит

И след копыт крыл лепестков

Дождем во поле тихо полнится…

И пел в страхе в одиноком поле Тимур-Тимофей…

И поле залито водой

И полегли хлеба покорно

И вновь пророков и певцов

Положит Русь вослед колосьям

Да и меня не позабудь

За бедами и за дождями

Не то я сам в поля приду

И лягу с мертвыми хлебами…

И пел самозабвенно забыв в поле вольном о страхе…

…То ли Ангел в дожде? то ль жасминовый куст

У дороги в тумане скитается?

Я лицом в него тычусь да трусь -

То ль взлетает он? То ль осыпается?..

И тут опять страх взял поэта и в поле топком пустынном сиротском он застенал запричитал заголосил:

— Ой Русь! ой в дальном поле мы ль одни?

И куст жасмина беса не таит?

Русь мы одни?

Русь или крикни? иль шепни?..

Русь помоги! Господь ми помози, ведь я страшусь!..

Да! Знаю! Чую — каждый куст Иуду затаил!..

Да! Всякая трухлявая прогорклая изба глядит следит сторожевым доносным гиблым пограничным оком! ухом!..

Но Русь! Господь мой! Аз не боюсь!..

Аз голову несу!..

Я с плахою занозистою свежею под мышкой молодой пьяной моей с топором в руках несу несу я сам кудряву вольну слезну слепу красну голову свою несу!..

Господь! не боюсь!..

Да! каждый куст Иуду затаил…