Тимур Зульфикаров - Изумруды, рубины, алмазы мудрости в необъятном песке бытия

Страсть слаще покоя… слаще деторождения…

Страсть ближе к смерти стоит…

А любовь — это жизнь…

О, отрок, закрой глаза свои и прислушайся к телу своему — и ты услышишь, как шумит семя твое в жилах, в руслах твоих, как ночная неостановимая река, река, река…

О, старец, закрой глаза свои — и ты услышишь далекий, тревожный ветер — то ли из ада, то ли из рая идет он… и несет голоса давноусопших… на брегах немотекущей вечной Леты…

Молодость — это тайный гон бег семени твоего…

Молодость — это река горная семени твоего, человече…

И пути молодости твоей — это пути семени вольного твоего…

И странствия молодости твоей — это бешеные странствия, кочевья слепого твоего зебба-фаллосастранника…

Молодость… фаллос… странник… путеводная звезда… на небе твоем… и в жизни твоей…

Есть великое Созвездие, выложенное в небесах из тысяч ярких звезд…

Оно превышает Созвездие Большой Медведицы… и сам Млечный Путь…

И называется оно «Созвездие Кочевой Фаллос Цыгана»…

Но увидеть Его в небесах можно только в молодости…

В старости — не увидишь Его… как ни гляди в пустынные небеса…

Любовь — это смерть одежд…

Любовь — это нагота надежд…

У жены одна ночь — ночь зачатья…

И нет других ночей…

Разве можно съесть дважды один персик?

Глупец тот, кто еженощно сладко спит с женой.

Он уже ест, гложет косточку плода…

И он уже ест завязь дитя своего…

Соитий должно быть столько же, сколько деторождений…

Не больше…

Нет печальней истины для грешных сладострастных мужей…

Мужы и жены не должны получать наслажденья от того, что в ногах их!..

Наслажденье — лишь малый нищий спутник зачатья, как яблоко — лишь спутник яблони.

Но люди стали отделять наслажденье от зачатья…

Стали рубить яблоню, чтобы сорвать яблоко…

Для русских несметных вдов и жен крестильная прорубь — брачная постель.

А неоглядный русский жемчужный снег — снежные одеяла, простыни… мех нищих… шуба снежных горностаев… пока весна не растопит, не обернет их талыми водами…

И нет иных у жены, у вдовы на Руси любовных утех…

А мужи ушли на войну иль сгорели в самогоне, как в огне…

А Русь — необъятная вдовья постель…

И потому русский человек всегда хочет спать от необъятных сиротских пространств…

Иль пить вино…

Жена! Сокройся! в избе иль в кибитке, за стеной — сохрани, утаи лицо свое!..

Ты тайна! Ты колодезь запечатанный…

Бездна гор, куда не глядят…

Ты рыба в ночной реке — и кто знает пути твои?..

В великой тайне созревают девьи соски твои для девственных женихов твоих… и каплют млеком для ангельских агнцев святорожденных твоих…

Жена, ты зверь! ты должна ступать на четырех ногах и руках, как снежный барс-ирбис стелющийся!

И ты должна исчезать после первого соитья и вынашивать плод зачатья тайно, тайно,

тайно… вдали от мужа твоего… как одинокая вечноизумрудная ель-арча на вершине горы…

Последние Времена — это когда жены являют нагие лица и тела свои, как нагие атласные кобылицы караширские на скотном базаре…

Последние Времена — времена наготы…

Человечество, ты скотный базар?.. ты торжище капище нагих жен-кобылиц?..

Русь Святая… кто сотворил из Тебя нагой базар…

Жена, лицо твое — тайна за паранджой иль за платком…

И жена, являющая, обнажающая средь человеков наготу свою, как бешеный муж, обнажающий, являющий на базаре-торжище многолюдном сокровенный зебб-фаллос свой!..

Жена — это нощь…

И зачем тебе нощь средь дня?..

Одежды — это листья вокруг плода…

И зачем жены стремятся к богатым одеждам, когда их тайна-сила — в ночной наготе их?..

И кто ест листья, оставляя нетронутым плод?..

Раньше я всех человеков любил — теперь вижу добрых и злых…

Раньше — я был река, из которой всякий пил…

Теперь — я стал высокогорный, редкий, тайный родник, к которому надо подниматься по козьим тропам…

Я стар…

И что` мне одинокая, могильная высокогорная родниковая мудрость моя?..

И зачем мне родник, когда мне нужен лишь глоток воды?..

Если ты встал ранним утром от теплого сокровенного ложа твоего и почувствовал, что ложе твое еще хранит тепло тела твоего, но душа хладна как роса…

Если ты встал ранним утром и почуял, что нет в тебе любви и состраданья к людям — то не выходи из дому…

Сиди и набирайся любви, как корова наливается млеком в гиссарских лугах, а пчела медом в уратюбинских цветах, а змея целебным янтарным ядом в кандаринских нагорных тучных садах…

И тогда выходи к людям с любовью своей, а до той поры сиди дома…

Если бы все люди с хладною душой не выходили из дому — то опустели бы многие дороги, тропы, города, а иные заросли б глухим бурьяном…

Как камни древлих мавзолеев, мечетей, мазаров, церквей, пагод, синагог — смертно, тленно, люто, кровно, свято, до глубинной, заветной, потаенной кости, крови — связаны люди на земле любовью…

И если любовь не соединит их — их соединят грех, горе, болезнь, война, смерть!..

Любовь — это ветр, изгоняющий тучи несчастий…

Мудрец сказал:

— Чтобы спастись от ночного землетрясенья, надо всю ночь сотрясать ложе и лоно жены своей — тогда не услышишь, не учуешь никакого землетрясенья и не узнаешь страха… если даже камни упадут на бушующую спину твою…

Землетрясенья нет для влюбленных, упоенных, не спящих в медовых одеялах, а есть лишь для спящих и хладнотелых, которым уже снятся саваны и могилы…

Блаженны святые соитья — святые землетрясенья земли!..

Землетрясенья земли — убивают человека… а землетрясенья любви — рождают…

— Мудрец, рот твой уныло пуст… Только обломки былых зубов в нем… увы…

Что не вставишь зубы?..

Сказал:

— Ты видел развалины Парфенона?.. И ты хочешь, чтоб его восстановили и нарушили седую древность его?..

Почему-то кажется мне, что развалины прекраснее новых дворцов… Сказал, улыбаясь:

— Да и жена моя скажет: «Если тебе вставили, вернули тридцать два зуба, значит, скоро вернется, восстанет и один единственный зуб — плодоносный зебб, забытый фаллос — ласкатель мой?»

У истинного мужа должны быть три жены…

Первая приходит к нему в молодости, чтоб разделить с ним сладкий пожар его чресел и усмирить его…

Вторая приходит к нему в зрелости плодоносной, чтоб родить и поднять чад его и дать бессмертие роду его…

Третья приходит к нему в старости, чтоб проводить его в мир загробный и усмирить, умягчить смерть лютую, ибо тот, кто раждает — не так страшится смерти…