Мухаммад-Казем Мазинани - Последний падишах

Но ты не должна пасовать перед этой женщиной. Почему тебя так тревожит ее улыбочка? Научись у нее дерзости и продолжай говорить то, что говоришь!.. Впрочем, нет, не стоит зря тратить слова. Эти речи надо произносить там, где их готовы услышать, а не здесь, за семейным ужином, где царят лицемерие, двуличие и угодничество… Вон, взгляни, они даже собаку Его Величества не смеют отогнать, опасаясь, что ему это не понравится. Наглый, невоспитанный пес, как всегда, мешает ужинать и чуть ли не в тарелки морду сует, однако все делают вид, будто их забавляет поведение животного…

А Ашраф все посматривает на тебя исподлобья. Вроде бы о чем-то говорит с матерью, но ты уверена, что сосредоточена она именно на тебе… А какие складки выросли у нее под подбородком! Госпожа недавно вздумала взять на себя руководство иранской делегацией в ООН, и она так амбициозна, что даже рассуждает вслух, не занять ли ей пост генсека ООН. Услышав такое, Его Величество рассердился: «Моя сестра с ума спятила. Молодость уходит, климакс наступил, ее денежные интересы обеспечены, но теперь каждую минуту — новый каприз».

И вот наконец…

— Ее Величество шахиня еще не кончили свою речь?..

Она так растянуто произнесла слова «Ее Величество», словно прочла все твои мысли. Твой супруг с тревогой смотрит на нее. А Тадж ол-Молук, которая до сих пор, словно старая черепаха, сидела, спрятавшись в свой панцирь, теперь вытянула шею и — уставясь на тебя сквозь огромные очки, которые она носит больше для того, чтобы спрятать катаракту, — проговорила, словно печать поставила на объявлении войны:

— Дорогая моя, Реза и я, мы были как медведь с медведицей: и цапались друг с другом, и медвежат нарожали, ну и точка на этом… А все твои слова — к чему они?

На это все рассмеялись, даже твой муж. И ты рассмеялась, но с горечью: ведь ты почувствовала, что тебя унизили. Да, Тадж ол-Молук называет себя и свое семейство медведями, но она произнесла эти слова не только поэтому. Она дала тебе понять, что вся твоя ценность и близость к шахской семье основаны на одном только: на рождении сыновей.

До конца ужина ты больше не произнесла ни слова. Уйти не ушла, это означало бы показать слабость. И позже, в супружеской спальне, ты ни словом не обмолвилась об обиде. Члены этой семьи связаны кровным родством, которое тебе не разорвать. Да и пользы бы тебе от этого не было. А лучше всего установить дистанцию между собой и этими людьми — особенно с Тадж ол-Молук и Ашраф никогда не сближаться. В то же время проявлять к ним сдержанное уважение, что заставит их, в свою очередь, уважать тебя и не вторгаться в твою жизнь. С другой стороны, в рамках исполнительной власти нужно работать так продуктивно, чтобы тебя никто не мог игнорировать. Твой секретариат, «канцелярию шахини», следует расширить и пополнить людьми из молодого поколения, интеллигентными, даже и оппозиционерами: чтобы было, на кого опереться. А этих безмозглых и самодовольных людей — отодвинуть в сторону. Что бы кто ни говорил, но ты, мать наследника престола, должна играть более значительную роль в управлении страной. Иначе эти отсталые люди со средневековым мышлением приведут страну к пропасти, и тебе придется забыть надежду на царствование твоего сына.

Звук размеренного, по-военному ритмичного дыхания Его Величества, вошедшего в спальню, напрочь прогнал твой сон. Очень мягким движением ты поворачиваешься к мужу спиной и вскоре приходишь к мрачному заключению: шахская семья вообще не способна на интеллигентность; нелепо ждать от них, что они изменятся. Основа, корень этой семьи — не человеческий, он как бы растительный: они ведут свое происхождение не от мудрого предка, но от толстого ствола черной шелковицы. От того дерева, которое росло во дворе дома девушки Тадж ол-Молук и на которое однажды влез высокий казак, подчиненный ее отца, чтобы натрясти спелых, сладких ягод, — но тут он увидел девушку и влюбился в нее… Кстати, если бы этой черной шелковицы у них во дворе не было, что тогда? Разве не изменилась бы история страны и народа?

Может, если бы не росло то дерево в том дворе, супруг твой Сейчас не лежал бы на холодной железной кровати в каирской больнице «Возвращение». Может, он был бы юристом в Швейцарии и гулял бы с внуком по берегу Лозаннского озера, а может, стал бы крупным землевладельцем где-нибудь в Центральной Америке и обозревал бы сейчас пшеничные поля, освещенные заходящим солнцем…

…Какой страшный жар! Словно внутри тебя пылают тысячи костров — тех, что в канун Ноуруза разжигают в иранских деревнях, а после прыгают через них и загадывают желания. Слабость ужасная, но принимать пищу ты не можешь. Волна бреда, мути поднимается от живота, и в мозгу твоем — лишь страдание. Дыхание перехватило, все тело исходит потом. А что за вонь стоит! Запах гнили и тухлых яиц, из подмышек и из промежности.

Нечистая жидкость собралась у тебя в животе, поднимается к горлу, но ее не выблевать, да и путем мочеиспускания, испражнения она не выходит наружу. Тебя пичкают сильнейшими антибиотиками — всё без толку. Ты щупаешь живот: как больно, и как он распух! Ясно, что там что-то загноилось. Тебе кажется, будто какие-то мелкие твари пережевывают твои внутренности, кишки.

«Эти идиоты сознательно убивают меня! Нет такой пакости, которую они бы ни сотворили!»

Недавно тебя снова перевели в больницу. Не пришлось тебе пожить во дворце и спокойно допить остатки своей жизни. А ведь самое большое желание твое: мирно умереть во дворце в обычной постели, а не на койке в больнице… Больнице… Бал в Ницце?.. Нил-река… Цапли окунают голову в воду и делятся секретами срывами — бедные рыбы…

И вот опять этот голубь сел снаружи на окно и воркует, словно хочет тебе что-то сказать. Снова ты здесь. Снова с тобой три сиделки — смуглая, еще одна, с силками кудрей, и третья — старая дева. Снова налетают разрозненные воспоминания. Голова без короны, корона без головы… Украшенная алмазами, она досталась тебе в наследство от отца. Вес — два килограмма восемьсот граммов! Украшают ее три тысячи триста восемьдесят брильянтов, пять изумрудов, два синих яхонта и триста восемьдесят круглых жемчужин…

Ты последний раз осмотрел себя в зеркале и вышел из шатра. Гости ждут в другом, большом «шахском», шатре, где все готово к проведению самого великолепного праздника во всей истории страны. Ты пожелал сделать так, чтобы здесь, в Персе-полисе, была повторена — в форме спектакля — вся история Ирана. И тебе невдомек, что если в первый раз история бывает трагедией, то теперь, возможно, ее повторение обернется трагифарсом.

Ты стоишь под открытым небом и, глядя на его чистую, без облачка, голубизну, загадываешь желание: чтобы все прошло хорошо, гладко и радостно. Ведь речь идет о репутации шахской власти в Иране, история которого измеряется несколькими тысячами лет. Это не обычная церемония — это сказочный прием, который должен состояться осенним вечером, рядом с развалинами древней столицы Ахеменидов.