Мухаммад-Казем Мазинани - Последний падишах

…Твой отец с его длинными и столь внезапными ногами, как только появляется, начинает поносить бесстыжих Каджаров, которые думали только о брюхе и о том, что ниже брюха, и тащили бессчетные богатства в подземелья своего дворца — золото, драгоценности… Мама твоя тоже не молчит.

— Ваше Величество! — замечает она отцу. — Тем непорочным госпожам, к которым вы изволили проявить жалость, тоже ведь нетрудно было спрятать золото и драгоценности в разные потайные местечки и потом вынести из дворца.

От крика отца больно ушам:

— А разве я давал разрешение, чтобы вы тащили туда ребенка — зрение и слух ему засорять? Эти старые ведьмы какой урок дают? Мало он болел?

Отец кладет свои длинные ноги на кресло. Из серебряного портсигара достает сигарету, прикуривает от газойлевой зажигалки. Говорит, выдыхая дым:

— Все равно золото и драгоценности найдутся в казематах. В каждую дырку они что-то засунули. Алмазы, яхонты, изумруды… А сколько антикварных вещей во дворцах — спаси Аллах! Считать — не пересчитать. Кое-какое имущество — например, те же непорочные девы из гарема — действительно новенькое и нетронутое. Но забавнее всего те игрушки, которые покойный шах вывез из своего третьего путешествия во Францию. Кибла мира [8] Кибла мира — титул иранских шахов. до того от безделья ошалел, что собственноручно переписывал французские инструкции к этим инструментам.

Отец запускает руку в свой глубокий и обширный карман и достает потрепанный блокнотик.

— Вот пожалуйста, что привез Обладатель счастливого сочетания звез [9] Обладатель счастливого сочетания звезд — титул иранских шахов. своему нищему народу, которому и прикрыться-то нечем: женский корсаж зеленого атласа, обшитый золотыми нитями и галунами; шкатулки из авантюрина [10] Авантюрин — разновидность кварца. — 2 штуки; веера французские — 10 штук; фотография английского лайнера, отплывающего в Америку; чулки французские — и пар; ситечко, а также щипцы для сахара посеребренные; клизмы французские — 10 штук; тут непроизносимое — одна штука; фотографии развратных женщин — 45 штук; свисток деревянный…

Он достает из кармана этот свисток и показывает тебе. Из всего добра ему приглянулся только свисток, и он его взял как раз для тебя.

Этот свисток ты на следующий день даешь своей сестре-близнецу, а когда она начинает свистеть, спрашиваешь ее:

— Ашраф, а что такое нетронутость девы?

Она дует в дырочку свистка, потом хитровато отвечает:

— Нетронутость это то, что есть у девочек, но чего нет у женщин!

Ее слова лишь добавляют к одной загадке другую, ничего не объяснив, однако смущение не позволяет тебе спросить о том же еще раз.

Твоя сестра-близнец с самого утра забралась на высокое дерево и не хочет слезать. Ты прекрасно знаешь, почему она обижена. Чтобы утешить ее, ты начинаешь изображать шаха, как делал в детстве:

— …С этой минуты вступает в силу наш указ: ни один падишах не имеет права жениться более чем на одной женщине!

Она так хохочет, что слезы текут из глаз. Но и не может не проявить своей девчоночьей вредности:

— А ты никогда не думал, что было бы, если бы я родилась хоть чуть-чуть раньше тебя?

Ты, в полной растерянности, отрицательно мотаешь головой.

— Глупенький! Если бы я родилась раньше тебя, то я была бы сейчас всесильным наследником престола, а ты — нетронутой девой.

Ее слова тебя расстроили, задели. Но ты ничего не говоришь. Такой уж у нее характер: она никак не может удержать свой острый язычок. У этой девочки, в отличие от вашей старшей сестры Шамс, нет ни крупицы девичьей мягкости. Потому-то отец к ней так равнодушен. И сколько раз ей уже доставалось за ее поведение, однако она и не думает меняться.

Она слезает с дерева и, чтобы загладить нанесенную тебе обиду, начинает говорить голосом неестественно грубым и басовитым:

— …Если мы будем шахом, издадим указ… что ни один мужчина не имеет права, как наш отец, брать несколько жен и плодить много детей… а также ценить мальчиков больше девочек!

Ты делано смеешься и тревожно оглядываешься: как бы отец не услыхал. А ведь сестра правду сказала. У отца на сегодняшний день уже четыре жены — и, не считая первой, от которой у него только девочка (и вы ни разу не видели ни ту, ни другую), от последних жен у него тоже есть детишки. Твоя мать, Тадж ол-Молук, — его вторая жена, и она так с ним скандалит, что отец, раздосадованный, почти все время проводит теперь в доме четвертой жены; а это еще больше раздражает твою мать, и дело доходит до настоящей войны. Мать не дает разрешения его хаву [11] Хаву — одна жена по отношению к другой (о женщинах, имеющих общего мужа). и их детям жить в том же дворце, что и вы. Боится, как бы, спаси Аллах, они колдовством или порчей не удалили тебя с глаз отца и не сделали бы наследником своего мерзкого и грязного сынишку. Забавно, что мать не только не испытывает пиетета перед твоим венценосным отцом, но вообще в грош его не ставит, ведь по ее словам:

— Когда Реза пришел свататься ко мне, он был нищий и не имел вообще ничего, кроме высокого роста и мужской выправки.

Отца такие выпады оставляют спокойным, и он хладнокровно отвечает:

— Да, мать говорит правду. Но во время сватовства к ней у меня кое-чего еще не было: разума.

Однако, тебя все эти распри и ругань не касаются. Ты несколько раз слышал из уст отца:

— Если бы не наследник престола, нога моя в этот бардак не ступила бы.

И действительно, он любит тебя больше остальных детей и воспитывает как равного себе.

Внезапно боль, словно дикий кабан, захрипела внутри тебя и с такой яростью накинулась на твои внутренности, что ты скорчился и невольно стал рвать белые простыни, пахнущие кошмаром и хлороформом. И собственное твое дыхание, с привкусом железа, словно бы пахнет бедой. А может быть, безнадежностью или чем-то сернистым…

Смуглянка-медсестра кладет тебе на живот пропитанную спиртом марлю. Постепенно этот компресс охлаждает тебя, ты вновь закрываешь глаза и, по ту сторону от запаха спирта и хлороформа, плетешься — словно беспомощный слоненок за большим слоном — следом за отцом, в его большой безопасной тени…

В черном шахском «роллс-ройсе» вы пробираетесь по кривым проселкам страны. Иногда в радиаторе машины что-то закипает, точно как в душе твоего отца, и тогда поневоле объявляется остановка. На одной из таких вынужденных стоянок отец твой принял решение: первым делом заняться прокладкой в стране шоссейных дорог. Иначе, чтобы открыть хлопкопрядильную фабрику недалеко от столицы, придется проводить в машине целый день.

Голос у тебя уже ломается, однако в душе ты все такой же ребенок. На церемонии открытия завода по производству сахара ты, втайне от отца (хотя и знаешь, что ничто от него не утаится), крадешь кусочки сахару — прячешь их в большие карманы твоей униформы, и потом вместе с сестрой-близнецом вы их съедаете, хихикая. Вы с ней не упускаете случая посмеяться и похохотать, вы передразниваете лакеев, и гувернанток, и военных; а то, бывает, притворитесь больными — то-то смеху над испугом придворных, животики надорвешь. Однако же случаев увидеться с сестрой, да и с матерью, становится все меньше, ибо отец не позволяет тебе, по его словам, заниматься ерундой, и в любой момент у тебя есть какое-то задание, которое нужно выполнить: то верхом ездить, то стрелять, то учить шариат и инженерное дело, математику и естественные науки, и французский язык; а учителей у тебя сколько, — и все это ведется по-военному регламентированно…