Василина Орлова - Пустыня

Так вот его повадки.

Он ловко и тонко сперва притворится хорошим, и прежде, чем ты поймешь, что на деле он очень, очень плохой, твоё четырехкамерное сердце, прежде бившееся в едином слаженном ритме, объявит само себе войну. И разбредется по своим четырем камерам, развалится на части, отдельные, не совпадающие друг с другом. И из одной камеры сердце будет истошно, на одной ноте, кричать: пойди к нему и отдай ему себя! А из другой станут доноситься только стоны и рыдания. А из третьей сердце мелко, визгливо заверещит, что он растоптал тебя, но ты должна его простить. А в четвертой оно будет заходиться в слезах при мысли, какой он маленький, жалкий, как ты должна быть с ним, чтобы он не погиб, чтобы ему не было так грустно — мужчине. Который тебя растоптал! Но ты должна к нему пойти! Хотя тебя и остается только на то, чтобы рыдать! Но ему еще грустнее. И ты должна, хотя растоптал, распластал…

Дикий хор, безмозглая какофония, свихнувшийся оркестр сделают тебя кретиничкой. Подумай, что тебя ожидает, прежде, чем предпринять какие-то действия.

Ты будешь стряхивать пепел от сигареты в тарелку с кашей, и потом есть её, как ни в чем не бывало.

Ты станешь зажигать спички в опасной близости от воспламеняющихся предметов, и забывать гасить.

Начнешь проходить сквозь зеркала и внезапно оказываться на незнакомых станциях метро.

А также.

Если ты боялась собак, ты будешь их дразнить. Если ты не боялась собак, ты будешь спасаться от них бегством.

Если ты любила кошек, ты будешь отшвыривать их ногами. Если ты не любила кошек, ты заведешь себе одну.

Если у тебя был хомячок, он сдохнет. Если у тебя не было хомячка, ты будешь с тоской поглядывать на клетку на подоконнике.

Если у тебя были аквариумные рыбки, они засохнут вместе с цветами и камнями. Если у тебя не было аквариумных рыбок, можно считать, тебе ещё повезло.

Если у тебя была подруга, окажется, её у тебя не было. Если у тебя не было подруги, тебя обманет посторонняя женщина.

Если ты была дружна с мамой, мама будет плакать по ночам. Если ты не была дружна с мамой, мама будет плакать по ночам.

Если ты любила своего отца, ты с ужасом спросишь себя: а что, раз мой отец — тоже мужчина? Если ты не любила своего отца, ты перестанешь его уважать.

Тебя устраивает? Тебе необходимо?

Только не говори, что у тебя не было оружия. Оружие тебе дали. Тебе решать, пользоваться или нет.

Но я верю, что ты воспользуешься. Ведь теперь ты знаешь. Какой он коварный. Божья коровка — ты думала, она безобидная, маленькая и аккуратная, можно приколоть на берет, украсить прическу? Оказалась ядовита.

Тварюга. Я ненавижу.

Мужчина не воскресает и не рождается заново, когда умирает. Потому что лишён души, как и все другие предметы материального мира.

Мантра, священный узел суры и катехизис. Я желаю тебе и себе тоже, как благословения, вспомнить священную, кристальную, омытую кровью истину: мужчина тварюга. Когда в следующий раз ты увидишь его. Вспомни! Я кричу нам обеим сквозь время и расстояние, но я не знаю, подействует ли.

Он ведь хитрый и бессовестный. У него достанет терпения выследить тебя на твоих путях. Он способен долго красться, чтобы впрыснуть в тебя свою слюну, а потом, когда она тебя переварит изнутри (ему даже не обязательно делать что-то ещё, достаточно подождать), выпить. Присосётся и будет хлебать, а потом отойдет и закурит, зевнет, сплюнет. Когда сытый, ты не нужна.

Потом, конечно, он снова проголодается. Но к тому моменту от тебя останется одна оболочка. А вокруг будет много полных, тугих, глупых, восхитительных виноградин.

Но сперва он будет сама лучезарность. И он подкрадется к тебе…

Никто не знает, когда это произойдет. Может совпасть в любой момент. Самая большая опасность. Ты ведь можешь оказаться не готова. Разнежена беседой с рыжеволосой подругой на солнце, размягчена мятным ароматным коктейлем через трубочку, растворена в море. В секунду ты должна уметь собираться из разреженного состояния, почти тумана, почти взвеси, и становиться тверже алмаза, прочнее титана.

Таков единственный залог, что выживешь. В противном случае будешь валяться мёртвой сломанной куклой, с пружинкой, которая торчит сквозь распоротый бок, и в левой груди твоей будет гнездиться червяк, жрать внутренности, а одна нога завернута, запрокинута и переехана грузовиком. Вот какое будущее ожидает тебя! Если ты не спохватишься, не сцепишь зубы, не вспомнишь вовремя истину: мужчина — гад.

Я пишу тебе из кювета. Как раз такая сломанная кукла. Я опоздала, понимаешь ли. Меня не предупредили. Сейчас, вот полежу ещё немножко. Потом соберусь и буду легка, блистательна и певуча, крылата, зеленоглаза и сияюща, и никто не узнает мерзкой тайны, что я червивая кукла, лежу в канаве.

Всё почему? Потому что я его любила.

Как теперь не сожалеть? Я имела тысячу шансов самой, первой растоптать его. Разгрызть. Вырвать глаз. Затолкать в ноздрю авторучку. Порвать прямую кишку бутылкой из-под кока-колы.

А теперь зато остался более изящный способ. Правда, просто-напросто последний, нет выбора. У меня, зомби, вставшей из могилы. С кругами под стеклянными глазами.

Ты спросишь, сестра, как же я поступаю. Медленная пауза. Сейчас я скажу тебе. Мой ответ прост, как полкило сахара, полкило ягоды, варить на медленном огне. Я просто — ля-ля-ля — пренебрегаю им.

Когда мужчина ломает нас, мы не мстим ему.

Я ненавижу его.

Когда мужчина бросает нас, мы смеёмся.

Я презираю его.

Когда мужчина умоляет нас вернуться, мы смеёмся ему в лицо.

Я пренебрегаю им.

Теперь ты знаешь, дочь моя, как следует поступать?

Наташа всегда меня утешает. Самим фактом своего существования.

— Спокойно! — говорит она. — Решётка бывает тюремная, а бывает кристаллическая.

— Как о том нам поведал «Досуг», верно?

— Да. И ты тоже читала тот номер?

— Попался.

Она говорила и говорила. Нечто, по её разумению, жизнеутверждающее, бодрое, что должно бы меня настроить на победный лад. Я слушала и ужасалась. Мне казалось, она несёт бред, курнув какой-то гадости. Или кто-то до того прочистил ей мозги, что она вполне могла бы сойти за адепта тоталитарной секты или менеджера пирамидальной финансовой корпорации.

Впрочем, такой менеджер как раз я.

— Ну и что? Всё отлично! Ты только начала карьеру, я — на заре своей киношной славы…

Моя карьера? Её заря киношной славы? У неё-то, автора многосериек, безвестной швеи-мотористки, в день выстукивающей по пятьдесят тысяч компьютерных знаков — монологов, диалогов, описаний, диспозиций, декораций? Хорошо, количество знаков тут не при чём, многие были плодовиты. Но ведь надо же, чтобы и смысл был, как в том анекдоте про обезьяну-секретаршу.