Василина Орлова - Вчера

— Полюбуйся, — вздыхает Ванька, лезет в сумку и достает из всегдашней прозрачной папки плотно исписанные мятые листы.

— Статья в «Трудовую Россию». — Объявляет.

— Почем платют большевики?

— Катерина, — Ваня смотрит на меня, как на больную, — это партийная печать. У них самих денег нет.

Не очень-то верится в отсутствие денег у большевиков. А где золото партии? Между тем, Ванька в крайне затруднительном материальном положении. Обедает у знакомых по графику. Но от газеты борцу денег и вправду не надо: жаждет быть напечатанным на одной полосе с известными, по его словам, экономистами.

— Иван, у тебя здесь сказано: «Подобный идеализм просто-таки губит интеллигенцию, из мозга народых масс она превращается в кривое зеркало политической истории». Это как?

— Что — как?

— Ну, как ты себе представляешь превращение мозга в зеркало?

Ванька отмахивается:

— Главное дух передать…

Сижу, правлю. Через десять минут возвращаю марксисту статью, зажмурившись. Бить будет. Ванька читает правку, глаза лезут на лоб. К концу статьи заикается.

— Т-ты довела г-главную идею до дистрофичного состояния! Тебя просили стиль поправить, а ты?..

— Я только вычеркнула ругань.

— Без ругани они не воспринимают!

— Кто?

— Все эти интеллигенты, вся эта загнившая элита буржуазной субкультуры! Ты тоже зарекоммендовала себя как мелкая буржуйка.

Обзывательство «буржуй» в России оскорбительно с детства. Бандит — приятнее для нашего уха.

— Давай спокойно. — Злюсь я. — При чем тут «буржуйка»?

— Ага. При чем? При всем! — Немедленно взбудоражился Ванька. — Не хочешь осознать свое место в обществе. Не задумываешься, куда оно движется. Историческое движение неумолимо. Ты в обществе коммунистического будущего просто непредставима. Вид, обреченный на вымирание в процессе социальной эволюции!

Ну вот, по его мнению, птеродактиль — это я.

— Коммунизм все равно наступит. Вот увидишь. Вопрос в том, рано наступит или поздно. Может, и не увидишь. Это строй, при котором справедливость будет положена в основу всех отношений.

— Ваня, хватит пролиткульта и ликбеза.

— Господи! — Ванька всплеснул руками. — Ведь формулы давно известны. Все упирается в товарно-денежные отношения. Сколько сможешь работать, столько и будешь — в справедливом государстве. Единственный контроллер — твоя совесть. Получать всяческих материальных благ ты будешь так, чтобы не было недостатка.

— А у меня совести нет, Ваня. Мне надо всего много.

— Люди должны воспитываться в соответствии с нравственными принципами!

Вот и поговори с ним.

— Признаешь ли ты по крайней мере, — Ванька четко произносит слова, разбираясь с классовым врагом, — что современная жизнь, прежде всего государственное устройство, нуждается в изрядных переменах?

— Если настаиваешь…

— Вот спасибо, родная. Признала! Люди не получают зарплаты, пухнут с голода и мрут. А другие разъезжают на иномарках, жрут свою осетрину в ананасах и просаживают миллиарды, чтобы на следующий день получить эти миллиарды в том же обдолбаном казино. Заводы проданы за рубеж со всеми потрохами. Банки лопаются, как мыльные пузыри. Фабрики стоят. Торговлю разбил паралич. Через пару месяцев отнимут у студенчества стипендию. И никому, слышишь, ни-ко-му до этого нет никакого дела. Черт побери, ты сидишь тут, ресницами телепаешь! Думать-то когда будем?

— Ваня, заткнись! — Взрываюсь и я. — Ты покажи мне тот танк, под который я должна кинуться с гранатой, я кинусь. Или как еще можно поторопить приближение идеального общества?

— Свергнуть пьянь-президента и перестрелять всю мразь.

— Твое имя — не Вера Засулич?

— Жизненная правда за мной. — Сказал Иван, как отрезал. И добавил помягче. — Для гуманизма время не наступило. Кстати, если поконкретнее о том, что, мол, можно сделать сейчас, то завтра — демонстрация протеста. Пойдешь?

— Вербовкой занимаешься, Ваня. Подумаю…

Со всех концов Дударкова к клубу стекались красуни-дивчины и хлопцы бравые. Чинно, под ручку вышагивали и мы с Надюшей.

— Надько, — донесся сзади хулиганский голос. — Это кого це ты причепыла?

— Дуракам не отвечаю, — отвечала она полупрезрительно.

Я было высвободила локоть, но Надя одернула меня, шепнув:

— Не обертайся.

— Чего? — Тоже шепотом спросила я.

— Он такой, шо лучше и не обертаться.

Нас догнали. Этакий погрызенный подсолнух.

— Ни, кто це?

— Сашко! — Воскликнула я.

— Ой, шо робышь? — Досадливо дернула меня Надюша.

— Катя?..

Он раздался в плечах и посмуглел. Черты лица стали крупными, какими-то прямыми. Куда только делись пухлые щеки, которые некогда так удобно было щипать? Глаза прищурились, губы сжались. Только крепкая белая голова все та же. И я, как в детстве:

— Сашко, айда с нами.

— Та ни… — испуганно попятился он от моей руки.

Потом разом развернулся и… кинулся в подворотню.

— Шо с ним такое?! Удрал. — Дернула плечом Надя. — Так ты его знаешь? Откуда?

— Какая разница? А впрочем… Мы с ним с детства знакомы, он ведь сосед наш. Только действительно, что с ним?

— Тю, влюбился. У нас всегда, если парень влюбляется, такие вот фортеля выкидывает.

Через некоторое время, на полдороги к клубу за нами шагало уже молодцов пять. И Сашко среди них, отличаю по голосу.

— Девки, куда идете? Женишков искать?

— Куда надо, туда и идем. И вы тоже шагайте своей дорогой. — Высокомерно отвечала Надя.

Я обернулась:

— Ребята, чего сзади плететесь? Давайте с нами…

Там хмыкнули.

— Мы сельские бычки, — протянул Сашко. — Нам тут положено…

Я рассмеялась, взяла его за руку, тем самым вызвав нездоровое оживление в рядах туземцев. Сашко покраснел.

— Гля, хлопцы, атаман влип, — загоготали ребята.

И тут же бросились врассыпную от угрожающего взгляда.

На широкой площади перед зданием клуба, утонувшего в вишнях и яблоках, толпится молодой народ. Девочки прогуливаются парочками, то и дело строго отшивая ребят. Наше появление вызвало бурю восторга. Тут и там зашептались, поглядывая с нескрываемым любопытством.

Разноцветные тусклые пятна импровизированной светомузыки запрыгали по танцующей толпе. Замигали одновременно. Но не их заслуга в том, что вскоре я потеряла ощущение реальности. Просто сбоку протянули стакан и я доверчиво хватила едва ли не половину. После бешенного танца, когда народ оттянулся на славу, лопоухий ди-джей проорал:

— Медляк!

И потянулась изломная, медовая мелодия: «В шумном зале-ресторане…» Поскольку «медляк» не вызвал энтузиазма, многие потянулись на свежий воздух. И я потянулась. В дверях столкнулась с братцами.

— А т ы чего здесь? — подозрительно спросил Лешка.

— Чего надо, того и здесь, — ответствовала я.