Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра

Кэнайна сидела на носу лодки, мать примостилась посредине, ее большое, грузное тело почти целиком скрывали горы всяческого снаряжения. Джо Биверскин привел на цепях ездовых собак, и каким-то образом в переполненном каноэ нашлось местечко и для них. Потом он столкнул лодку в воду и включил подвесной мотор.

- Дэзи Биверскин очень состарилась за это лето, очень сдала, — сказала Джоан Рамзей. — Вот почему он и посадил Кэнайну на носу лодки. — И после недолгой паузы добавила: — Дэзи Биверскин, наверное, не вернется домой. Надеюсь только, что Кэнайна выдержит.

Глубоко сидевшее в воде каноэ медленно удалялось. Кэнайна уплывала от него. Они больше никогда не увидятся, потому что он твердо решил на следующее лето не возвращаться к заливу Джемса, даже если ему это вновь предложат.

Один-единственный раз она обернулась и помахала рукой. Затем опять отвернулась, глядя перед собой, на бескрайние, пустынные просторы лесов и болот, которые после ее бесполезной борьбы с чужим ей миром вновь наконец заявили на нее права. Рори видел, как Кэнайна нагнулась. Когда Кэнайна распрямилась, она завязывала на голове черную шерстяную шаль. Потом каноэ скрылось за поросшим ивами мыском, и Кэнайна Биверскин, теперь вновь женщина мускек-овак, исчезла в золотистой дымке увядающего лета.

Годовой цикл поведения птиц подчиняется ряду внутренних побуждений и импульсов, отчего у птицы почти не остается необходимости, да и возможности сознательного выбора или решения. Усиление и ослабление этих импульсов связано с увеличением и сокращением количества определенных гормонов, и железы, которые их выделяют, настроены на циклический ритм в соответствии с изменениями окружающей среды, в связи главным образом со сменой времен года, с удлинением дня весною и сокращением — осенью.

Весной, когда дни становятся длиннее, возрастает выделение гормонов половых желез, и половое влечение, дремавшее с прошлого лета, вновь пробуждается. Вместе с ним приходит и стремление к перелету на традиционные гнездовья сородичей. Там стая разбивается на пары, которые вьют гнезда. В конце" лета, когда половой инстинкт уже удовлетворен и лихорадочный прилив половых гормонов прекратился, птицу вновь охватывает беспокойство: ею овладевает стадное чувство, стремление вновь оказаться среди сородичей, стремление вернуться на зимние пастбища своего вида.

После лета, проведенного в уединении па озере Кишамускек, Белощека и его канадку начало одолевать желание вновь примкнуть к стаям своей породы.

Поначалу Белощек ясно ощущал, что его подруга не такая, как он, и он смутно догадывался, что с этой ее особенностью должен быть каким-то образом связан тот странный, лежащий далеко от моря край, куда она привела его. Однако его привязанность к ней, подогреваемая взаимным влечением, в долгие жаркие летние дни постепенно окрепла, и он понемногу привык к тихим пресным водам Кишамускека, зажатого со всех сторон болотами и лесами. Временами его по-прежнему одолевало страстное стремление к необузданной свободе беспредельного океана, но это случалось тем реже, чем нежнее становились его отношения с подругой.

Началась линька и положила конец этой фазе годового цикла. Любовные игры теперь прекратились, поскольку поток вызывавших их гормонов иссяк. Привязанность Белощека к подруге не исчезла, но прежний жаркий пыл угас, и его вытеснило новое желание - стремление соединиться с сородичами, беспокойный зов зимовья.

Потом короткая встреча с людьми, которые нацепили им на лапы блестящие кольца, а на шею желтые ленты, ужасная операция, пока она длилась, но позабытая затем так же быстро, как она совершилась. Потом отросли маховые перья, и вновь вернулась способность летать. И воспоминания, смутные и обрывочные, в течение долгих месяцев хранившиеся в дальних уголках его мозга, вдруг обрели ясность и живую силу. Теперь, в преддверии перелета, Белощеку частенько вспоминался остров Барра, его отмели, заросли морской травы и пенный морской прибой.

В холодный темный день на исходе августа, когда пожелтевшие листья осин хрустко трепетали под северным ветром, Белощек и его подруга поднялись в воздух, по сильному возбуждению, которое к тому времени накопилось в них, зная, что наступил перелет. Они набрали высоту и повернули на восток, к заливу Джемса; желтые ленты развевались по ветру. Белощек видел, как позади истаивает в дымке усеянная островками лазурь Кишамускека, он знал, что, несмотря на всю его неприязнь, теперь здесь для него место гнездовья, освященное летним любовным ритуалом, святилище, к которому он неизбежно вернется на следующий год вместе с подругой, чтобы свить там гнездо.

В тот вечер они пересекли берег залива Джемса и ненадолго опустились на воду в миле от берега. Хотя вода здесь и содержала соль, эти мелкие илистые тепловатые воды не могли утолить и даже уменьшить тоску по океану, которая по-прежнему мучительно терзала Белощека. В сумерках они вновь поднялись в воздух и примкнули к стае канадских гусей на унылом, поросшем клюквой болотце неподалеку от берега. Его подруга возбужденно гоготала, когда они опустились среди других гусей; Белощека тоже охватило волнение, но чувство это заглушали неясные сомнения и опасения.

Вместе со стаей они неделю летели вдоль побережья, кормились, укрепляли крылья для долгого перелета. Повстречали великое множество других гусей, многие сотни и тысячи их, так как залив Джемса служил сборным пунктом гусиных стай всей восточной Арктики и полярной зоны. Собственная их стая все время умножалась: в нее вливались вновь прибывшие пары и семьи.

Белощека сбивало с толку, что они прилетали с севера. Он хорошо помнил весенний полет и знал, что, если хочешь вернуться к морю и попасть домой, надо лететь вдоль побережья на север. Однако ж другие гуси как раз двигались с севера, оттуда, куда толкала его тоска по родному краю.

Много раз на дню поглядывал он в сторону манящего северного горизонта. В конце концов, не в силах больше противиться зову, он полетел туда один, призывая подругу следовать за ним. Она тотчас же поднялась в воздух, скрипучим, отчаянным криком приказывая ему вернуться. Призывая его, умоляя, она летела за ним, пока оставшаяся позади стая не скрылась из виду. Тогда она стала кружить на месте, отказываясь лететь дальше.

В сотне ярдов впереди Белощек тоже стал описывать круги, оба громко и страстно кричали, не в силах понять поступков друг друга, не зная о разных маршрутах перелета, которые тянули их. Он долго ждал, улетая далеко вперед, затем возвращаясь назад. В конце концов он отказался от своего намерения и вернулся к ней. Снова вместе они полетели назад, к стае, мягко, гортанно переговариваясь на лету.