Даниель Жиллес - Под сенью благодати

— Вначале помогал, — сказала Сильвия. — Но Жорж ничуть не отличается от остальной своей родни: несколько дней он с увлечением чему-то отдается, а потом неожиданно бросает. Таков вообще стиль этого дома: сплошная безалаберность, все делается спустя рукава. Да вы сами должны были это заметить.

И действительно, бывая теперь в Булоннэ, Бруно неизменно поражался бесхозяйственности и беспорядку, которые царили здесь как в саду, так и в большом сером доме, создавая атмосферу затхлости и бесконечной грусти. Повсюду царило запустение: в вестибюле картины облупились, и две треснувшие плитки на полу так и не были заменены, на вешалке висели старые выцветшие пальто, занавеси в гостиной обтрепались, а на лестничной клетке проступили пятна от сырости. Единственной кокетливой, даже нарядной комнатой была небольшая голубая гостиная на первом этаже, где Сильвия обычно проводила время.

— Надо было бы прислать вам сюда на несколько дней мою маму, — сказал, улыбаясь, Бруно. — Она обожает порядок и бридж. Она заставила бы всех ходить по струнке, и за одну неделю Булоннэ стало бы неузнаваемым!

— Возможно, но, поверьте, эта атмосфера апатии крайне заразительна. Поначалу возмущаешься, борешься, затем, устав от всеобщего безразличия, от ответов: «У меня нет на это денег», спрашиваешь себя: «Да нужно ли это?» Первое время я сердилась — да, да, сердилась, — когда Юбер не брился по два дня. Но в конце концов я привыкла и теперь даже не замечаю, когда он небрит. Я и сама порой по нескольку дней не притрагиваюсь к косметике. Вот посмотрите: лак у меня на ногтях уже облез. Это скверно, очень скверно, я знаю и уверена, что вам это, конечно, не нравится, ведь правда?

Бруно покачал головой и ничего не ответил. Он следил глазами за мальчиком в красной фуфайке, фигура которого мелькала вдали, между деревьями. Это алое движущееся пятнышко удивительным образом раздвигало рамки пейзажа,

— Знаете, что мы сделаем? — неожиданно заявил Бруно, очнувшись от своих дум. — После каникул вы, Жорж и я приведем в порядок площадку для тенниса. Будем работать, скажем, по воскресеньям и по четвергам во второй половине дня. Вот увидите, будет очень весело и интересно. Мы сделаем великолепный корт…

Они пошли дальше, направляясь к огороду, — Бруно с энтузиазмом излагал свой проект, который, казалось, очень понравился и Сильвии. У стены ограды, сверкая на солнце стеклянными сводами, виднелась оранжерея. Бруно попросил разрешения зайти туда, — внутри царило необычайно приятное, немного удушливое тепло. Пронизанный золотистыми лучами воздух был напоен запахом вскопанного перегноя; в углу громоздились друг на друге цветочные горшки. Сильвия предложила Бруно присесть на садовую скамейку, которую, должно быть, втащили сюда недавно и с большим трудом, так как на плитах пола до сих пор виднелись белые борозды, оставленные ее металлическими ножками. Привычным жестом Сильвия обхватила колени руками.

— Это мой тайник, — сказала она, — и в хорошую погоду я часто ищу здесь убежища. Здесь очень мило, правда? Никому не приходит в голову искать меня тут, и мне кажется, будто я где-то далеко-далеко, в безбрежном небе. По привычке я беру с собой книгу, но на солнце буквы начинают плясать перед глазами, и я быстро откладываю ее в сторону, Я мечтаю, наслаждаясь живительным теплом — ведь я всю зиму дрожу от холода — и раздумываю о многом…

Говоря, она слегка покачивала ногой. Она сидела на солнце, запрокинув голову и закрыв глаза. Бруно, который все еще немного боялся встречаться с ней взглядом, мог теперь беспрепятственно рассматривать ее, и, как это случалось всякий раз, когда он глядел на Сильвию, ему казалось, будто он видит ее впервые. Он забыл, какой у Сильвии миниатюрный рот, какое подвижное лицо, какая улыбка, то углублявшая ямочки щек, то подергивавшая уголки закрытых глаз. Веки ее слегка трепетали, окаймленные черной тенью ресниц.

— Какая вы красивая, Сильвия! — воскликнул Бруно, не в силах дольше сдерживать свое восхищение.

Она сразу открыла глаза и покачала головой.

— Не говорите так, — сказала она глухо. — Что угодно, но только не это.

Она говорила, не глядя на Бруно: солнце било ей прямо в глаза.

— Юбер часто повторял эти слова вначале, на первых балах, где мы с ним встречались. Я была тогда очень наивной, я ему верила, верила всему, что он мне говорил, а он говорил, что любит меня и будет любить вечно.

На мгновение она уткнулась лицом в ладони, потом пропела пальцами по щекам.

— Юбер был очень хорош в вечернем костюме, он великолепно танцевал, говорил со мной о литературе, о путешествиях и о своей усадьбе, усадьбе, которая поразила мое воображение, так как я-то жила всего лишь в скромной квартирке. Тогда от него пахло лавандой, руки у него были ухоженные.

С самого начала Бруно избегал думать о Юбере, и это удавалось ему без труда, так как он не встречался с ним во время своих посещений Булоннэ. Однако то, что Юбер женат на Сильвии, всегда вызывало у него удивление.

— Потому-то вы и вышли за него замуж? — невольно вырвалось у него. — Потому что от него хорошо пахло, он хорошо танцевал и повторял, что вы красивы? Ну, а любовь? Я, например, думал, что замуж выходят, потому что любят.

Она молчала, но он решил не отступаться:

— Вы-то хоть любили его?

— Любила ли я его? — промолвила наконец Сильвия, как бы говоря сама с собой. — Не знаю, теперь не знаю. Я оказалась замужем, прежде чем успела отдать себе отчет в том, что я делаю. Все это случилось очень быстро, произошло почти без моего согласия. Родители толкали меня на это… я же хотела поскорее уйти из дома… Когда до свадьбы, оставалось несколько недель, у меня появилось желание порвать с Юбером, но он приехал, начал меня умолять, говорил, что хочет стать другим человеком и только я могу ему в этом помочь… Словом, благие намерения скоро исчезли и теперь, теперь…

Она вдруг умолкла, и Бруно не стал задавать ей новых вопросов. Солнце мешало ему, — он провел рукой по глазам и почувствовал, как горит у него лицо. Он подумал, что ему не пристало осуждать Юбера, а пожалеть Сильвию, которую он считал во всем схожей с собой и не выносящей сострадания, ему не пришло в голову. В ответ на ее признания — и он это прекрасно понимал — он мог лишь обнять ее и покрыть поцелуями ее лицо.

Он взял ее за руку и почувствовал, как она дрожит.

— Я бы так хотел, чтоб вы были счастливы, — сказал он. — Я бы все отдал ради этого. Моя любовь к вам…

Он запнулся, почувствовал, что краснеет, и выпустил ее руку. На мгновение им овладел страх, но потом он заметил, что Сильвия нежно улыбается ему. Когда она сама взяла его руку, он в свою очередь улыбнулся ей. Но она тотчас опустила голову, и он увидел лишь узоры из желтых бабочек на ее шелковом платке.