Феликс Сарнов - Кошки говорят Мяу

Такие ласковые и такие отчужденные. Такие игривые и такие серьезные. Дающие столько уюта, столько тепла и смотрящие такими глазами — далекими и холодными … Как могут сочетаться такие разные свойства? Как можно давать такое тепло, просто физически распространять его вокруг себя, и в то же время смотреть такими холодными, чужими глазами? Даже не смотреть, а рассматривать … Нет, им не нужны никакие извинения. Они просто не знают, что такое просить прощения, и они…

Никогда не простят.

Я много рассказывала дочке про нее, показывала фотографии. Та слушала вежливо, но довольно равнодушно — на фотографиях ее внимание больше привлекал интерьер нашей квартиры, она расспрашивала про старинную мебель (в основном про цены), про модные кухонные агрегаты, про цены на бензин. И только однажды, когда мы забрались с ней на главный нью-йоркский небоскреб и я уставилась вниз со смотровой площадки, она вдруг искоса глянула на меня, потом всмотрелась внимательнее и пробормотала:

— Странно… Ты так любишь кошек и у тебя глаза… Похожие на кошачьи…

Я повернулась к ней и… На мгновение увидела ее как-то странно — наверное, закружилась голова от высоты. Исчезли все цвета. Черно-белая «картинка», даже не черно-белая, а какая-то темно-серая, и ее силуэт… Очень четкий, но какой-то плоский, как бы… двухмерный… словно фигурка, вырезанная из картона.

Это продолжалось какую-то долю секунды, не больше, а потом все цвета вернулись, а с ними и нормальное зрение. Я рассмеялась и сказала:

— Так бывает. Говорят, собаки и хозяева становятся похожи друг на друга, если долго живут вместе…

— То — собаки, — возразила дочка, покачав рыжеватой головой и поправив майку на уже вполне созревших грудках, — а кошки — совсем не то. И глаза у них… Другие, не… Не человечьи.

— Что же, и у меня — не человечьи?

— Ну… Иногда так кажется. Когда задумаешься о чем-то и уставишься так… В одну точку. Ладно, пойдем? Я уже есть хочу.

Стоя в несущемся вниз скоростном лифте, я прикрыла глаза и, вызвав в воображении огромного полосатого зверя за толстыми железными прутьями, в очередной раз мысленно прошептала, почти вскрикнула: прости меня за тоткрик, я… Я просто жутко злилась на себя — что я такая слабая и вынуждена цепляться за силу, высасывать ее, как… как пиявка, из кого-то. И на тебя — за то, что ты такая сильная, и тебеэто не нужно. Прости…

А потом во мне вдруг проснулась злоба на это дурацкое наваждение, и, стиснув зубы, я еле слышно пробормотала:

— Господи, ну когда же это кончится…

Дочка не расслышала мой шепот, но видимо почувствовав, что мне не по себе, взяла меня за руку и… Все прошло.

«Наваждение» исчезло, но я не сомневалась, что оно вернется и будет снова мучить меня, снова напоминать о моем подлом вскрике у клетки. Оно стало уже привычной частью меня, и я чувствовала, что оно нужно мне для чего-то, и была уверена, что оно никуда не денется.

И ошибалась.

Тот момент на смотровой площадке Empire State Building был последним, когда я просила прощения у, быть может, давно сдохшей тигрицы из московского зоопарка, потому что…

Потому что войдя по прилете из Соединенных Штатов ее величества Америки в свою тщательно вылизанную к моему приезду (домработница — молоденькая шлюшка, которую он наверняка тянет) квартиру, я сразу ощутила странный неприятный холод. Мертвый холод. Как в каком-нибудь музее,

(ненавижу музеи… Устаю от них, как от тяжелой, монотонной и тупой работы..)

или в склепе, или в… Клетке.

И еще до того, как драгоценный муж — новый, как теперь говорят, русский, почти не постаревший за все эти годы (спортзалы с тренажерами, тренажерчик дома) красавец-ковбой,

(только морщинки у глаз от вечного прищура…)

— сказал первое слово, я уже поняла. Я уже знала , что….

Что мой любимый маленький зверек, ласковая и грозная хищница, своими холодными зеленовато-желтыми глазками согревавшая мой дом, исчезла. Что ее больше нет.

Она умерла, родив четверых котят, которых он хорошо пристроил после . Умерла, как я узнала, в тот самый день, когда мы с дочкой стояли на смотровой площадке sky-scraper [1] небоскреб (англ.). и я в очередной раз мысленно просила прощения у…

Больше на меня никогда не накатывало это «наваждение». Больше я никогда не просила у нее прощения, потому что это было просто не нужно. Она не простила меня,

(Или что — тов ней… То, что выглянуло из какой-то глубины…)

и я расплатилась за тот подлый укор, за свою подлую мысль про клетку — я узнала… Узнала, что такое — холод пустого и запертого пространства. Что такое — холод клетки .

Я заплатила по счету, и несмотря на холодную сосущую пустоту внутри, чувствовала бы себя свободной — снова, как уже однажды случалось со мной,

( пустая ночная улочка, пустые трамвайные рельсы и впереди — странный, почти прозрачный силуэт трамвая…)

начала бы жить другой жизнью, если бы не еще кое-что, настойчиво всплывавшее в памяти.

Если бы не та странная «картинка», та странная, темно-красная пустыня,

(или пустота…)

которую я увидела какими-то другими глазами, глядя в холодные желтые фонари глаз огромного зверя,

(или вдруг проступившего в нем, заним, чего-то такого… древнего, что само время теряло смысл…)

с висящим наверху, в серой пустоте, красным кругом… И если бы не тот голосок в моем мозгу, насмешливо растягивая слова, произнесший…

Ты еще-е не зна-а-аешь, что тако-о-е настоя-а-ащий стра-ах…

Детские страхи редко преследуют людей, когда они взрослеют. Мало кто с уходом детства продолжает бояться темноты,

(по-детски — бояться…)

темных углов комнаты, пустого шкафа, какой-нибудь старой игрушки или картинки из детской книжки. На смену детским приходят взрослые страхи, которые быстро вытесняют детские, потому что они — взрослые, — гораздо реальнее. И понятнее.

Взрослый человек обычно со снисходительной насмешкой вспоминает свою детскую боязнь темного угла комнаты, потому что во взрослой жизни ему приходится сталкиваться с куда более неприятными и порой страшными (как мы считаем) вещами. Для большинства взрослых их детские страхи — ерундовые и призрачные. Ненастоящие. Взрослому трудно представить себе в натуре, как можно бояться темной кладовки, или картинки в книжке, или темного угла в комнате, куда никогда не попадает солнечный свет, потому что он знает — там, в кладовке, или картинке, или в темном углу ничего нет . Или…

Или думает , что знает. Потому что он давно забыл, что видел, или думал, что видел, там , когда был ребенком.