Феликс Сарнов - Кошки говорят Мяу

Это действительно сняло, хотя и не все, но главные вопросы — никаких экспертиз, лишь запрос выписки из больничной истории болезни, а потом… Автоматом — отсрочка от осеннего призыва. Автоматом — отсрочка от весеннего. А через год, в следующем августе — наконец-то, успешно сданные экзамены в институт, моя фамилия в вывешенных перед главным зданием списках счастливчиков, дивная пьянка по этому поводу на деньги, вырученные за наконец-то проданный мотоцикл, и… все остальное.

— Жигуль… переехал тебя?! — Рыжая уставилась на меня изумленно-недоверчивым взглядом, даже забыв про слезающий с ногтя мизинца лак. — Но так… Так просто… не может быть!

— Почему?

— Потому…. Потому что… Это машина…

— Ну, да. Машина. Не танк же, и не БМП, — я потянулся. — Обыкновенная машина, и кстати, довольно легкая…

— Переехала?!. Вот тут? — она провела ладонью по своим ляжкам

(таким полным — не толстым, полным, очень красивым, очень… женственным, хотя и не так, чтобы очень молодым, но…)

— Не вот тут, а ниже, и не по этим, — я провел рукой по ее ляжкам, а потом похлопал себя по своим, — а вот этим…

Она положила руку на мои, я думал, сейчас ее рука по обыкновению скользнет выше, но она осталась там, только легонько сжала мне ногу.

— Это невозможно… Так не может быть…

— Потому что не может быть никогда?

— Потому что их бы раздавило!

— Их слегка сдавило, — терпеливо стал объяснять я, — и они потом какое-то время болели… Даже сейчас, зимой, в морозы, эти места у меня замерзают быстрее, чем все ноги, а может, мне так только кажется… Но на самом деле, тут нет ничего особенного… Жигуль — легкая тачка, она весит… — я задумался, — Ну, килограмм девятьсот…

— О, Госссподи!..

— Да, не «Госссподи», она ведь одним боком, значить раздели пополам.

— Тоже не слабо, — фыркнула она.

— Еще половину или даже больше скинь на скорость, вот и останется меньше двухсот… Положи полтораста кэгэ себе на ноги — нет, только не себе, они мне нужны такими, — ее ладонь медленно двинулась вверх по моей ноге. — Ничего старшого не случится. Здесь одни из самых сильных мышц у человека… Ну, больно будет немножко, будет давить, но — ничего не раздавит . Вот если бы он тормознул… Тогда мог по асфальту размазать. Хотя…

— А если бы — ниже? — она вздрогнула. — Или… выше? — ее ладошка замерла, не добравшись до цели.

— А если б я вез патроны? — начиная раздражаться, буркнул я. — Что толку — играть в «если бы, да кабы»? Было так, как было, а было бы иначе… ты бы сейчас рылась в записной книжке и обзванивала бывших… И нынешних, — я погладил ее живот, — сука рыжая.

— Хорошо, что не патроны, — пробормотала… нет, даже как-то промурлыкала Рыжая. — Хорошо, что просто блядь какую-то… А она так царапиной и отделалась?

— Коленку ушибла… расцарапала немножко, — кивнул я.

— Прокатилась, — фыркнула Рыжая. — А ты — от армии увильнул, в институт поступил… А потом?

— Суп с котом, — буркнул я. — Давай-ка лучше выпьем, моя донна, а?

— Ладно, — кивнула она, — выпьем. Я бутылочку прихватила — знала, что здесь захочется, — она так резко перекатилась через меня, что я охнул (не перышко), и пошла в коридор к своей сумке, бросив на ходу: — Только потом все равно ко мне поедем…

Она вернулась с бутылкой и я присвистнул — «бутылочка» оказалась «Мартелем».

— Однако… Духи «Дорсэ», коньяк «Мартель»… Ты меня так к хорошей жизни приучишь. Не успею состариться…

— Кто не успел, тот опоздал, — подмигнула Рыжая. — Открывай.

Я открыл бутылку, она достала из бара бокалы, и мы выпили. Залпом, не закусывая. А потом — еще раз. Она снова улеглась рядом, положила голову мне на плечо, обняла за шею, закинула через меня ногу и сказала:

— Я так засну…

— Спи, моя донна, — я закрыл глаза и вправду задремал, вернее стал мягко проваливаться в какую-то полудрему, пробормотав, — ты стареешь, уже спать хочешь, а не траханьки…

— На траханьки у нас столько времени, что ты похудеешь. Пока твоя мадам не приедет, — то же сонно пробормотала она.

— Ты хочешь со мной все это время…? — я опять удивился, но как-то вяло и… похоже, радостно. Коньяк приятно грел живот изнутри, все тело расслабилось, и ничему удивляться не хотелось. Хотелось дремать и ни о чем не думать — сосем ни о чем.

Когда я раскрыл глаза, она сидела рядом и разливала в рюмки коньяк. Налив, она протянула мне рюмку и сказала:

— Пей и поднимайся… Нет, это я не ему, — она скосила глаза на мой живот и ниже, — это я — тебе… Ну, давай-давай, нечего разлеживаться.

Мы выпили. Мне жутко не хотелось вставать — в кровати было тепло и уютно, да и «Мартель» мы еще не допили… Но если уж она забрала что-то в голову… Если женщина хочет…

— Возьмем коньяк с собой, — сказал я, — если ты не передумала ехать… А вообще, может, не поедем? Ну, чего тащиться? Чем тебе тут…

Но Рыжая оборвала меня на полуслове, убрала бутылку в бар,

(Со своей мадам допьешь — за мое здоровье…)

быстренько приняла душ и стала торопить меня, а я…

Мне, конечно, было лень куда-то срываться, но с другой стороны, подстегивало вялое любопытство — мне было интересно посмотреть на ее дом, ее семейное гнездышко, ее… Какую-то ее жизнь. Кроме того, я никогда не был в ее доме — не только в квартире, а в самом доме. Знал, что она живет в сравнительно недавно отстроенном (где-то в начале перестройки) муниципальном здании, неподалеку от Безбожного переулка, где, как известно, хирел (да не захирел) талант поэта, по сравнению с которым все перестройки и ускорения — так, жалкий мусор, просто хвост-чешуя и больше нету ни…

Но ведь тут еще пол бутылки «Мартеля», а у нее может такого больше и нет…

— Слушай, но что у тебя шило в… Найдем мы здесь чего-нибудь пожрать. И выпьем… Чего такой коньяк оставлять?

— Выпьем, не хнычь… Хоть ведро выпей. Нет, ведро не дам и вообще надираться не будем… Ну, разве что, разочек. Вообще-то, я хочу с тобой разок надраться — ты меня такой не видел…

Она усмехнулась, как-то плотоядно, и я вздрогнул и полу шутя, полу серьезно запротестовал:

— Э-э, нет уж… Я еще жить хочу. Я тебе не секс-машина…

— А с чего это ты взял, что мне секс-машина нужна? — прищурилась на меня она.

— Да, уж знаем, как вы в шашки…

— Ладно, уговорил, — Рыжая рассмеялась. — Никаких ужоров. Сегодня… Одевайся, давай.

— Даю, родная. Тебе лучше дать, чем…

Я слез с кровати и начал одеваться.

Рыжая вышла раньше и ждала на улице, за углом дома. Конспирация была детской — если сегодня у нас дежурит какая-то старуха в подъезде, она прекрасно поймет, откуда вышла красотка, лифтерши, ведь, все знают, как домработницы (см. классику), и всегда в курсе… Но она вряд ли станет капать на меня жене — все-таки я здесь хозяин, и зачем ей ссориться с хозяином… Но конспирация — не осознанная необходимость, а тупая привычка. Поэтому Рыжая ждала на улице.