Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1

Допрос продолжался восемь часов. В конце МНС подписал бумагу о неразглашении материалов допроса. Вы нам очень помогли, сказал Следователь на прощанье. Нам придется пригласить вас еще раз. Придется устроить очную ставку. Опознание. Между прочим, этот Обличитель, как вы его называете, сваливает все на вас. Он утверждает, что создание «Рабочей группы» — ваша идея, что он только кое-какие советы вам давал. МНС так устал, что пожал только на это плечами. Да вы не волнуйтесь, сказал Следователь. Мы во всем разберемся. Всего рошего!

Ну что, спросил Добронравов. Чушь какая-то, сказал МНС. Впечатление такое, будто Они хотят раздуть дело из пустяков. Ты помнишь того психа Обличителя? Хотят из него сделать руководителя нелегальной организации. Ого, протянул Добронравов. А ты тут при чем? А он сваливает на меня, будто бы я был вдохновителем, сказал МНС. Вот сволочь! Псих, а дело свое знает! Не беда, обойдется как-нибудь, успокоил Добронравов. Теперь не те времена. Давай найдем Учителя и пойдем ко мне. Что-нибудь юбилейное? — спросил МНС. Просто так, сказал Добронравов. Но если богат, можешь бутылку взять. Оказалось, что у Добронравова день рождения. Кроме МНС и Учителя были армейский друг Добронравова с женой и дочерью и заведующий районным отделом ДОСААФ с женой. Говорили о допросе МНС, который чувствовал себя героем дня, о диссидентах, о наших глупостях во внешней и внутренней политике, об изменении общего курса, о ценах.

Сволочной мы все-таки народ, сказал армейский друг. Едем сейчас в метро. Напротив — ребята молодые. Очень интеллигентные на вид. На остановке сошли. Посмотрели мы на сиденье, а оно все искромсано бритвой. Вот гады! Вешать таких надо! А у нас, сказала жена работника ДОСААФ, соседи напротив. Зашла как-то, вижу — газ горит, а на плите ничего не стоит, и вода горячая течет, хотя ничего не моется. Закрой, говорю хозяйке, что впустую добро переводить. А она говорит: наплевать, все равно не наше. В том-то и дело, сказала жена Добронравова. Потому-то мы и живем плохо, что ничего не бережем. Мол, не наше. А чье же? Конечно не наше, сказал Учитель. А чье? Ничье. Но не наше. Людей можно понять. Это своеобразная самозащита от мира, ставшего для них чуждым. Хоть так срывают зло и раздражение на свое бессилие перед этим миром. Да и стало бы лучше, если бы люди были аккуратны, экономны, берегли «государственную собственность»? Вряд ли. Думаю, что стало бы хуже еще. Государство все Равно держало бы людей на этом низком уровне, а все то, что сберегли бы, пустило бы на те же военные нужды, на дорогостоящие международные акции, на космос. А что плохого в космических исследованиях? — спросил работник ДОСААФ. Ничего, ответил Учитель. Просто это военные штучки. Чем большими средствами будет располагать наше государство, тем хуже для страны и для людей. Ничего удивительного в этом нет. Чем больше средств, тем больше и глупее их транжирят. Я могу математически доказать, что увеличение средств, которыми может располагать государство, выше некоторого уровня имеет следствием такое возрастание непроизводительных трат, которое захватывает уже и необходимые средства существования населения. Вы меня понимаете? Так что население, халтуря, портя, не экономя, инстинктивно стремится удержатьнаши власти от перехода критических граней. Если хотите знать, наше спасение — не в быстром росте производительности труда, экономики и рентабельности (в этом — наша гибель), а в замедлении этого роста.

Ты это серьезно? — поинтересовался МНС, когда они с Учителем покинули Добронравова. А черт его знает, сказал Учитель: Может быть, и серьезно. А может быть, чистая беллетристика. Но честно признаюсь, и мне иногда хочется бить стекла в магазинах и резать сиденья в метро.

После ученого совета были проведены заседания всех отделов института, затем — секторов, затем — творческих групп. Параллельно прошли партийные, комсомольские и профсоюзные собрания на всех уровнях, начиная с общих и кончая секторскими (или, наоборот, начиная с секторских и кончая общими). При этом были подытожены достижения, вскрыты недостатки, намечены перспективы, взяты обязательства, — короче говоря, было сделано все то, что должен в таких случаях делать здоровый и политически зрелый советский коллектив. Наметили авторский коллектив, составили план и проспект монографии, обсудили их на заседаниях групп, секторов, отделов, дирекции, партбюро и ученых советов. Отчитались в проделанной работе перед райкомом, горкомом и ЦК. И... и забросили, поскольку ЦК поставил перед институтом новую, более важную задачу. Барабанова уволили. Лысому грузину объявили выговор по партийной линии с занесением в учетную карточку. Антисемита Ежова засекли в порочной связи со своим аспирантом из Азербайджана, но он оправдался тем, что якобы хотел проверить, не сделал ли его ученик обрезания. Вирусик разнесла по институту новую сплетню: институт будет готовить коллективную монографию о философском значении книги Леонида Ильича «Целина». И эта сплетня, как и многие предыдущие, подтвердилась. Митрофан Лукич лично вызвал директора и секретаря партбюро в ЦК и имел с ними часовую беседу на эту тему.

Что касается реформы —

Это только для проформы.

А для сути дела тут

Был, и есть, и будет кнут.

В моей реформенной затее

Вы не поняли ни шута.

Я, за реформу ту радея,

Ждал укрепления кнута.

Сот. Это — не допрос, а беседа. Прошу вас понять нас правильно. Мы хотим помочь вашему сыну. Нет, пока нет оснований привлекать его к ответственности. Но должен вам откровенно сказать, его связи и некоторые поступки выглядят довольно сомнительно, если не сказать более. К сожалению, я не могу вам сказать конкретно, что мы имеем в виду. Пока идет следствие... Сами понимаете...

Род . Конечно понимаем. Все, что от нас зависит, мы...

Сот . Расскажите о нем. О характере. О друзьях. Об интересах. О странностях в поведении. В общем, обо всем.

Род . Он был очень хороший мальчик. Добрый. Послушный. Может быть, даже слишком. Беззащитный какой-то. Его всякий мог обидеть. Его обижали даже дети на три-четыре года моложе. Мы много раз говорили ему, чтобы сопротивлялся, давал сдачи. Но ничего не вышло. Учился он прекрасно. Очень к математике был способен. Стихи хорошие писал. Странности? Трудно сказать. Задумчивый был. Бывало, часами неподвижно сидит. Глаза открыты, а будто не видит тебя. Никогда ни с кем не спорил. Только усмехался и пожимал плечами. Странности? Конечно же. Он очень способный, а диссертацию защищать не хочет. Хотя экзамены давно сдал. И публикаций достаточно. А хочет почему-то. Конечно странно. Все защищаются он... Его школьный товарищ уже доктором стал. Правда, физик. Там быстро докторами становятся. Но кандидатскую-то...