Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1

— Ты прав, — сказал я. — Когда я кончал школу, уже был значительный разрыв между школьной программой и требованиями высших учебных заведений. Если бы я не занимался английским языком частным порядком с первого класса и не занимался во всякого рода кружках по истории, я бы не смог поступить в университет. Конечно, и связи отца сыграли роль: ему пообещали не снижать мне оценки, если я хорошо отвечу. Иначе говоря, я проходил как вроде бы имевший трудовой стаж. Теперь, после этого постановления, разрыв еще более усилится для подавляющего большинства школ и районов страны. И поступить в высшее учебное заведение детям рабочих, крестьян и мелких служащих будет еще труднее. Это ясно. А что поделаешь? Надо же кому-то в сфере материального производства трудиться.

— А разве я возражаю, — сказал Он. — Я лишь о том говорю, что наше общество тоже классовое, и это постановление о школе имеет классовую природу. Но далеко не пролетарскую, а антипролетарскую.

— И ты советуешь мне сказать об этом моим слушателям?

— Ни в коем случае. Если ты им это скажешь, они же на тебя и донесут. И раздолбают тебя. К тому же они сами без тебя все это отлично понимают.

— Так чего же они помалкивают?

— Процесс классовой кристаллизации общества еще не закончился. Многие еще надеются правдами и неправдами протолкнуть своих чад «вверх». Потому — холуйство, трусость, безразличие... Ты сам все это знаешь.

— Так что же все-таки ты советуешь?

— У тебя, кажется, вчера получка была? Надеюсь, кое-что...

— Только кое-что.

— Но кое-что уже есть нечто.

— К тому же я жду Ее.

— Оставь записку, что задержишься на час. На заседании, конечно.

— Ладно. Но если уж задержусь, то по крайней мере на два часа. Итак, как пели наши отцы:

Сто путей,

Сто дорог

Для тебя откры-ыыы-ы-ты!

— Ты готовишься к вступлению в партию, — говорит Сталин. — А ты хотя бы держал в руках программу и устав партии?

— А как же! Я же зачеты и экзамены в университете сдавал. Кандидатские минимумы сдавал. Я же в политсеминаре повышенного типа занимаюсь. Окончил курсы молодого коммуниста. Мало?

— Да нет, вполне достаточно. Я хочу сказать, что цели партии тебе известны. И ради этих целей...

— Стоп! О каких целях ты толкуешь? Что считать целями партии? То, что она провозглашает в качестве демагогических лозунгов, или то, что она делает в силу исторически складывающихся обстоятельств? Соответствует ли делаемое лозунгам? Если так, отвечает ли реализация лозунгов на деле мечтам людей о лучшей жизни? Совпадают ли цели партии и партийных вождей? Совпадают ли цели лиц, вступающих в партию, с целями партийных чиновников и руководителей? Продолжать?

— Не надо. Нам с тобой будет трудно договориться. Ты — парень неглупый, образованный, без предрассудков, начитанный, культурный. У меня ничего подобного нет. Но у меня есть то, чего нет у тебя и у твоего поколения вообще и что органически было присуще моему поколению: ощущение исторического движения. Твои проблемки, возможно, имеют смысл, но лишь в науке, а не в идеологии и политике. Они нежизненны. Есть правила идеологической организации общества, кажущиеся абсурдными с точки зрения науки, но не менее реальные, чем законы науки. Например, реальность не может быть идеалом. Идеал — всегда нечто несуществующее. Более того, идеалом для больших масс людей вообще не может быть нечто определенное, ясное, очевидно достижимое. Только стремление к недостижимому возвышает людской поток до...

— Чушь все это. Схоластика.

— Нет, это не менее реально, чем еда, одежда, жилье. Люди ведь не просто жрут, спят, совокупляются... Они еще и играют. А играть без игрушек...

— Хорошенькие игрушки! Угробили шестьдесят миллионов! А сколько в войну зря погибло!

— Не надо преувеличивать. Многие из них заслужили...

— Довольно! Игры разные бывают! Молитва — игра. И любовь — игра. И костер — игра. И виселица. И пуля в затылок. Я не хочу играть в ваши игрушки. И вообще, мне опостылела ваша социалистическая демократия.

— Но других на этой земле, увы, нет.

Признаюсь, у вас творится ералаш.

В идеалах сомневаться начал аж.

Хотя к этому я ручку приложил,

Но ведь я до воплощенья не дожил.

И напомнить вам к тому ж не премину

Обстоятельства, смягчавшие вину.

Это ж истинная правда, а не слух:

Чтоб трудящие не сдохли с голодух,

Ведь не кто-нибудь другой, а это я

В виде нэпа передышку отстоял.

И покуда в силах был держать перо,

Обмозговывал вам планы ГОЭЛРО.

И советовал растяпам из ЦеКа

Скинуть Сталина, возможность есть пока.

— Как ты думаешь, — спрашиваю я, — что Там у Них творится? Переворотик?

— Ты профан в политике, — говорит Сталин. — О каких переворотах ты толкуешь? В нашей системе их вообще не бывает. Если одна банда маразматиков вытесняет другую, это заворот, а не переворот.

— Ты, кажется, продолжаешь делать вклады в диалектику. Теория заворотов — это недурно. Но и перевороты у нас бывают. Тебя-то самого все-таки скинули. Говорят, отравили.

— Кто говорит? И ты этим подонкам веришь?! Да они при одном звуке моего имени клали в штаны. А от мысли о заговоре их всех хватил бы удар. Нет, мой мальчик. Никаких заговоров у нас не бывает. Даже сговоров не бывает. Бывает, что снюхиваются. Но ненадолго. И на перевороты этого не хватает. У нас просто бывает стечение обстоятельств, которое потом каждый толкует на свой лад. Причем это стечение обстоятельств бывает таким гнусным, серым и безликим, что его даже описать мало-мальски документально точно невозможно. Я сдох своей собственной смертью. А эти «заговорщики» даже через несколько дней после моей смерти от моего смердящего трупа получали указания.

— Но ведь ты утратил контроль над своим же аппаратом власти и над страной!

— Ах, вот ты о чем! Так это совсем из другой оперы. Контроль над страной и аппаратом власти всегда явление условное и относительное. И всегда имеющее смысл лишь в определенных границах меры. Ты же философ. Гегеля небось читал. Так что знаешь, что такое мера. Так вот, избыток власти есть в такой же мере потеря власти, как и недостаток. Власть моя была настолько мощной, что превысила верхнюю границу меры и утратила смысл. Не аппарат вышел из-под контроля, а контроль превысил потенции аппарата. Понял?

— Смутно. Если я тебя правильно понял, и нынешний Генсек со своей бандой нарушили меру, и теперь следует ждать стечения обстоятельств, в котором сдохнет этот живой еще покойник, и над его вонючим трупом шакалы начнут снюхиваться?

— Именно так.

— А к чему это приведет?

— Ни к чему. Будет то же самое, только еще хуже.