Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1

Сев за сочинение потерянной рукописи прохвоста, МНС почему-то вспомнил Петина. Однажды (это было, кажется, на банкете по поводу защиты докторской диссертации Смирняшевым) Петин, основательно упившись, начал жаловаться на свою неудачно сложившуюся жизнь. И что поразительнее всего — на одиночество. Я же мог стать писателем или артистом, плакал он, обняв МНС, а не каким-то партийным философом. Да и в философии я мог бы Канта и Гегеля превзойти, а я... Тьфу! А главное — ни одной живой души кругом. Один! Совсем один! Вам, молодым, этого не понять! Почему же не понять, пробовал возражать МНС. В истории мировой философии было немало выдающихся мыслителей, которые... Были, да сплыли, печально изрек Петин. Между прочим, я хочу начать мемуары писать. И подготовить к печати сборник моих литературных сочинений. Мне нужен помощник — архивы разобрать, отредактировать, упорядочить и прочее. Ты не взялся бы? От обязанностей по сектору, конечно, освободим. В старшие проведем. Библиотечные Дни... Ну как? Подумай! Потом зайдешь ко мне. Потом МНС не напоминал Петину об этом разговоре, а тот к этой теме больше не возвращался. Но каждый раз при встрече с ним МНС замечал в его глазах затаенную грусть. Неужели мы с ним одной породы, с ужасом думал МНС. Как же в таком случае я смотрюсь глазами других? Неужели именно так, как меня изображают в стенгазете беспринципные зубоскалы из отдела сатиры и юмора?!

Трудами моими завалены полки,

Но своих никому не раскрою я карт.

Я известен и в чине. Да что в этом толку?

Все равно я не буду Ньютон и Декарт.

Я — живой (пока еще) интеллект Сталина. О нет, совсем не в том смысле, что оказал влияние на формирование интеллекта Сталина, учил его, выполнял для него какие-то интеллектуальные операции или позволял ему присваивав продукты моей интеллектуальной деятельности, а в гораздо более глубоком и буквальном смысле слова. Человек, известный в истории под именем Сталина, был по преимуществу тело, воля и эмоции, а я был по преимуществу интеллект! Был, так как со смертью Сталина-тела прекратилось мое существование как Сталина-интеллекта. И лишь вместе мы создали феномен по имени Сталин. Конкретнее говоря, я являюсь автором всех философских сочинений и всех обще теоретических кусков в прочих сочинениях, приписываемы; Сталину-телу. Я разработал все методы его мышления и его интеллектуального поведения. Повторяю и подчеркиваю, я не учил его — его вообще ничему не надо было учить. Я делал свое интеллектуальное дело, а он неукоснительно (!) следовал разработанным мною сценариям. Он был актер в моем спектакле. И должен признать, актер великолепный.

Разумеется, в спектакле принимало участие много людей. Вот их я многому научил. Но в большей части их и учить не надо было, — спектакль был прост, роли примитивны, большинство участников спектакля — статисты или игроки за сценой. Но сам я не входил в сталинский «аппарат» и не занимал никаких серьезных официальных постов. Я был совершенно незначительной личностью, которую не замечали и не принимали во внимание. Отчасти благодаря этому я уцелел. И хотите верьте, хотите — нет, сам я лично не написал ни строчки. Отчасти также благодаря и этому я выжил. Не подумайте, будто я сам заставлял писать других, будучи лишь посредником между ними и Сталиным. Я лишь делал вид, будто я — посредник и организатор. Я отдавал все свои мысли, идеи, формулировки совершенно бездарным кретинам, выдавая их за авторов и прививая им уверенность в том, что они — авторы. Этих кретинов время от времени уничтожали по личному указанию Сталина. Я лишь по его просьбе «редактировал» его «наброски» в «его стиле», а точнее — в выработанном мною для него стиле. Такая форма наших взаимоотношений установилась с первых же дней нашего знакомства. Я сделал для него небольшую работу. Он был удивлен скоростью исполнения просьбы. И стиль статьи ему очень понравился. Он похвалил меня. А я почему-то (не могу понять, почему именно) от авторства отказался, сказал ему, что это сделал один «мой человек, о котором лучше не знать». Он кивнул. И с тех пор так и пошло.

Жаль, конечно, что я теперь не могу доказать своего авторства всего того, что составляло интеллектуальный аспект Сталина. Но что поделаешь? Это все настолько прочно срослось с ним, что никто все равно не поверил бы мне, если бы даже я представил неоспоримые доказательства. Кроме того, все это имеет смысл лишь в связи с личностью Сталина, а не само по себе. Само по себе это примитивно, серо, бездарно, грязно. Мой гений (если был у меня таковой) ушел на то, чтобы создавать нечто жалкое, ничтожное, подлое, но создавать это в качестве черт характера человека, который придаст им видимость грандиозности, величия, божественности.

Хочу обратить внимание на то, что я являюсь изобретателем сценариев интеллектуального поведения Сталина, благодаря которым он поражал людей, встречавшихся с ним, своей осведомленностью и прозорливостью. По этим сценариям заранее готовилось все то, о чем избранные для встречи со Сталиным люди будут говорить, какие будут задавать вопросы, в чем Сталин проявит осведомленность. Потом аппарат в совершенстве овладел этим методом. Более того, этот метод распространился на все сферы жизни общества и стал привычным. Настолько привычным, что люди даже не замечают его изобретенности, — он естествен, а я его лишь открыл. Хотя аппаратчики овладели этим методом в совершенстве, я до самых последних дней жизни Сталина привлекался в качестве эксперта во всех важных случаях — Сталин одобрял сценарий только после моей проверки и моего согласия.

Я уцелел при жизни Сталина главным образом потому, что ни у кого не встал на пути, никому не помешал, не извлек из своего положения ни на грош никакой выгоды, был незаметен. И никто не подозревал (или не хотел видеть) во мне подлинный интеллект Сталина. А меня мое положение вполне устраивало. Вы будете смеяться, но я действовал из идейных побуждений. Ну, если вам не нравится тут слово «идейных», я готов признать: просто это было мое призвание, и ничего другого я делать не умел и не хотел.

Смерть Сталина лишила меня возможности следовать своему призванию. Я остался не у дел. И сам я как будто умер, хотя ел, пил, гулял, ходил на работу, сидел на партийных собраниях. После разоблачительной речи Хрущева меня на всякий случай посадили в «сталинский санаторий» — сумасшедший дом, о существовании которого мало кто знал. Там были собраны личности вроде меня, то есть имевшие какое-то касательство к деятельности Сталина и его аппарата, разоблачение которой было нежелательно. Некоторое время там жили известные и видные сподвижники Сталина, имена которых я называть не хочу. Большинство обитателей «санатория» постепенно исчезли. Думаю, что далеко не все они умерли естественной смертью. Немногие уцелели. Почему их не уничтожили, не знаю. После снятия Хрущева меня выпустили на свободу, к которой я не стремился, дали комнатку и пенсию. Не очень большую, но мне хватает. От нечего делать начал писать эти записки. В записках хочу кое-что рассказать о себе, о пережитом мною времени, а главным образом — об интеллекте Сталина, созданном мною. Эта задача интересна хотя бы уже потому, что в интеллекте Сталина отразилась вся сущность нашей эпохи. Посвящаю этот свой труд шестидесятилетию Великой Октябрьской социалистической революции. И потому называю его «Шестьдесят лет в огню борьбы».