Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1

Заявления автора на первый взгляд могут показаться неправдоподобными. Или мистификацией. Но я досконально изучил автора и собрал вполне достоверные сведения из его жизни. «Сталинский санаторий» сейчас уничтожен, но в хрущевское время он существовал. Вся документация «санатория» уничтожена или сдана в совершенно секретные архивы ЦК. Однако сохранились архивы поликлиники, в которой автор состоял на учете до 1953 года. Согласно его медицинской карточке, он психически здоров. Точно так же нет никаких намеков на психическое заболевание в его медицинской карточке в поликлинике, в которой он состоит на учете после выхода из «санатория». Хотя он частенько называет себя Сталиным, это больше похоже на игровую позу или на литературный прием, чем на манию величия. Тем более к Сталину относится он спокойно, то есть не поносит его, как это делали и делают до сих пор наши «разоблачители» и даже «либералы», но и не превозносит. С точки зрения языка он чудовищно безграмотен, и мне приходится почти все переписывать за него заново. В литературном отношении совершенно беспомощен и постоянно сбивается на сталинскую манеру изложения, которая в отрыве от имени Сталина и его времени выглядит как нелепость, пошлость, медицинский кретинизм. Автор совершенно не тщеславен. Готов опубликовать свой труд анонимно. Готов вообще размножить его закрытым порядком, исключительно для служебного пользования. В итоге я пришел к заключению, что рукопись заслуживает доверия и дает уникальный материал для изучения формирования интеллектуального аспекта системы руководства нашим обществом. Само собой разумеется, что здесь об интеллекте речь идет не в психологическом, физиологическом или логическом смысле, а в социальном. Чтобы изучить этот социально-интеллектуальный аспект, нужно осуществить сложные абстракции. Опыт же автора есть неповторимый случай, когда такая абстракция буквально материализовалась, воплотилась в жизнь отдельного человека. Система руководства обществом имеет и другой важнейший аспект — волевой. Здесь речь должна идти о принципах принятия решений. Но для изучения этого аспекта сталинский опыт совершенно непригоден, ибо он затемнен массой привходящих обстоятельств и исторически случайных явлений. Хрущевский и брежневский периоды (это — один период, разорванный на два личностными причинами) для этой цели более подходящи. Конечно, и интеллектуальный аспект системы руководства претерпел после смерти Сталина некоторые изменения. Однако самые фундаментальные его принципы остались неизменными, ибо они выражают глубинные социальные законы нашего общества. Автор склонен к циничному, плоскому и местами мрачному юмору — общая черта руководителей сталинского периода и лиц сталинского окружения, которые воочию видели, что происходило в стране на самом деле и в каком ужасающем несоответствии происходившее находилось со светлыми чаяниями и официальной демагогией. Автор ничего общего не имеет с разоблачителями сталинизма, так как совершенно равнодушен к жертвам сталинизма и не высказывает никаких нравственных и правовых оценок на этот счет.

Значительную часть суток советский служащий (и интеллигент в том числе) проводит на собраниях, заседаниях и совещаниях. Чем различаются собрания, заседания и совещания — вопрос особый. Тут нужно толстый труд сочинять, чтобы осветить его всесторонне и с должной глубиной. Но советский труженик по опыту знает, что когда собираются вместе члены партии, комсомола или профсоюза, то это — собрание, а когда собираются сотрудники группы, сектора или отдела, то это — заседание. Слово «совещание» означает сборище более высокого уровня. Если даже собирается актив (руководящее и направляющее ядро) отдела, то как-то неудобно называть это совещанием. Вот если нечто подобное происходит на уровне дирекции, то это уже совещание. Само собой разумеется, всякое сборище в ЦК есть по крайней мере совещание. Чтобы не употреблять лишних слов, имеется общий термин, обозначающий собрания, совещания заседания и прочие сборища советских служащих: «трепбра-ние». Иногда употребляют равнозначный ему термин «паб-рание». Часть времени, уходящего на трепбрания, может быть отнесена к рабочему времени, так как по меньшей мере половина трепбраний проводится в течение рабочего дня. Другая часть этого времени может быть отнесена ко сну, так как многие их участники обычно дремлют или нагло спят. Спят чаще всего тихо, без храпа и прочих звуков, так как последние могут помешать решению важных проблем. Но все же львиная доля этого времени отдается трепбраниям, как таковым. И не думайте, что советские люди ходят на трепбрания только потому, что вынуждены на них ходить под угрозой наказания. В большинстве случаев они ходят на них по доброй воле и с удовольствием. Те, кто стремится избежать их, делают это фактически безнаказанно. Общество смотрит на таких уклонистов (или избежанцев) сквозь пальцы именно потому, что пока еще в избытке хватает добровольцев посещать трепбрания. Можно смело сказать: советские люди стремятся к трепбраниям, и это решительным образом подтверждает тезис науки о том, что советский человек есть животное общественное. Раскроем скобки (как любит выражаться ведущий кретин Института идеологии доктор философских наук Барабанов) в этом утверждении. Почему советский человек стремится к трепбраниям? Да потому, что для одних это — сцена, на которой они кривляются перед прочими сослуживцами, для других — средство достижения своих практических целей, для третьих — место нападения на противников, для четвертых — место самозащиты от нападения, для пятых — возможность поболтать, для шестых — возможность посмотреть житейский спектакль, для седьмых — место борьбы за интересы дела... Короче говоря, трепбрание есть естественный и необходимый элемент жизни советского животного, являющегося обшественным человеком. Слова в последней фразе перепутал сам академик Канарейкин в установочной статье в журнале «Молодой коммунист», из-за чего был небольшой скандальчик. Сам Канарейкин признался, что при Сталине за это человек двадцать расстреляли бы.

Вот, к примеру, сегодня состоится заседание отдела диалектического материализма. Заседание начнется в два часа, то есть в середине рабочего дня. И потому сотрудники отдела уже с утра бездельничают, собираются в группки в районе своих секторов или слоняются по коридору около «большой» аудитории, в которой намечено проводить заседание. Заведующий отделом, его заместители, заведующие секторами, их заместители, секретари партийных ячеек и парторги снуют в дирекцию, в партбюро и обратно, собираются вместе, шушукаются, лихорадочно строчат на бумажках тезисы своих выступлений. Молодые аспирантки и младшие научные и технические сотрудницы пришли разнаряженные, всячески демонстрируя свои формы (каковые имеются в изобилии) и познания (каковых на самом деле нет). От некоторых старших научных сотрудников уже с утра попахивает вином и даже коньяком, а от младших — водкой и пивом. Всюду слышатся шутки, анекдоты, каламбуры. Доктор философских лженаук Субботич с увлечением рассказывает о мучающих его запорах, являющихся неоспоримым доказательством долгого и упорного сидения над первоисточниками. Шепту-лин рассказывает о Болгарии, в которую он ездит по меньшей мере два раза в месяц, поскольку у него тесть заведует Болгарией от ЦК.