Юсеф эс-Сибаи - Мы не сеем колючек

А сейчас они сидят на ковре, почти прижавшись друг к другу. Она слышит его дыхание…

— Скажи: солнце.

— Сонце.

— Послушай: эль-эн-це-е!

— Эль-эн-це-е…

— Солн-це!

— Сонце.

— Нет, это бесполезно! — Хамди в отчаянии бросает букварь. — Тебе всю жизнь буква «алеф» [18] Первая буква арабского алфавита; имеет вид вертикальной черточки. будет казаться минаретом!

— Лучше бы ты своими делами занялся, сынок, — вмешивается мать. — Пригодится на экзаменах.

Вот и кончен урок, Сейида… Верно сказал однажды Хамди: оставаться тебе вороной безграмотной…

Софу, конечно, не надо учить складывать целые слова — она умеет и читать, и писать. Ей это далось легко, так же как внимание Хамди. Да и вообще, почти все, о чем Сейида может только мечтать, принадлежало ей чуть ли не с самого рождения.

Ты, Сейида, появилась на свет в другом квартале… Но разве человек обречен всю жизнь оставаться там, где родился? Разве невозможно разбогатеть, получить образование, вырваться из грязных дворов? Ведь есть же счастливчики, ты сама их знаешь! Взять, к примеру, Анвара. Открыл новую мастерскую почти в центре города, стал эфенди, одевается, как господин Мухаммед — чистый костюм, глаженая рубашка, галстук…

Значит, деньги могут превратить нас в людей высшего сорта?! Неужели одежда способна изменить человека? Но и ты, Сейида, носишь платья Самихи, однако остаешься для него все той же служанкой. Конечно, будь у нее деньги, она бы нарядилась в самые дорогие одежды, сделала бы красивую прическу… И что ж? Стала бы она тогда достойной его внимания?! Как это проверишь — денег-то все равно нет!

Однако не только деньги изменяют людскую судьбу. Вот сын Радвана теперь настоящий эфенди: успешно закончил школу и сам стал учителем. Увы, Сейида, это не для тебя. Ты неспособна к учению. Несмотря на все старания Самихи, ты до сих пор не можешь правильно произнести ни одного написанного слова!

— Сейида, дорогая! Это самые обычные слова! Ты ведь понимаешь их в разговоре. Они всегда складываются из отдельных звуков. А каждая буква — это знак. Понятно?

— Нет, Самиха.

Никакого проку, пустая потеря времени! Видно, тебе на роду написано быть служанкой, Сейида, что поделаешь, когда Аллах обделил и способностями, и удачей!

Зима подходила к концу. Подули хамсины — жестокие весенние бури. Они несли тучи мелкого песка, засыпавшие первые пробившиеся ростки, превращали день в ночь.

Сейида не выпускала из рук щетку, тряпку и ведро с водой. А по пятницам она совсем с ног сбивалась. Этот день — самый суматошный в неделе, ничего похожего на размеренные, неторопливые будни.

Обычно госпожа Фатьма просыпалась первой и осторожно, чтобы не испугать, будила девушку.

— Сейида, а Сейида! — тихо звала она и ласково касалась плеча. — Вставай, пора завтрак готовить! И гостиную надо прибрать, пока все не проснулись.

Сейида сладко потягивалась, сбрасывая остатки сна. Какое счастье, что не нужно бояться карающей десницы Умм Аббас! Уж та не упустила бы случая вцепиться ей в волосы… А госпожа Фатьма если и поворчит, то без злобы и раздражения.

Поднявшись, Сейида спешила в кухню, ставила чайник, а затем бежала к бакалейщику купить бобов, брынзы и маслин. К ее возвращению все уже просыпались. Привычная утренняя картина: хозяин занимался гимнастикой, Хамди заканчивал молитву и торопливо собирался в школу, Самиха что-нибудь прибирала, госпожа Фатьма хлопотала на кухне.

Хамди наскоро управлялся с обычным своим завтраком (миска бобов с оливковым маслом и стакан лимонного сока) и стремглав бежал в школу. Затем появлялся господин Мухаммед. К этому моменту его уже одевали — тут нет никакой ошибки: именно одевали, как маленького ребенка. Утренний ритуал собирал почти всю семью. Мухаммед поддразнивал своих постельничих, шутил, смеялся и пел. Дети его обожали. Сыну и в голову бы не пришло скрыть что-нибудь от отца, а дочери — сомневаться, что он не исполнит любое ее желание. И несмотря на ворчание Фатьмы, упрекавшей его в легкомыслии, любому непредвзятому человеку было видно: он очень любит свою жену, а к просьбам ее всегда относится с глубочайшим вниманием; для Фатьмы же не было большего удовольствия, чем лишний раз назвать мужа «хозяином», «отцом», «кормильцем» — словом, при всей своей добродушной ворчливости она искренне уважала мужа и гордилась им.

После завтрака начиналась уборка и одновременно готовился обед. Женщины спешили успеть к полудню, когда возвращался хозяин, нагруженный покупками. Но в пятницу господин Мухаммед оставался дома и весь заведенный порядок летел вверх тормашками. Начать с того, что он запрещал убирать свою комнату. Приходилось всеми правдами и неправдами заманивать его в гостиную, потом в спальню Хамди и так далее. Но уж если хозяин располагался послушать патефон, никакая сила не могла сдвинуть его с места. И чтобы пронести мимо него щетку и ведро, а потом незаметно прибрать комнату, Сейида проявляла чудеса ловкости и сноровки. Наконец Мухаммед звал сына и они отправлялись по магазинам. Для такого случая хозяин надевал праздничный костюм и водружал на голову феску. Он действительно чувствовал себя именинником, предвкушая, какие вкусные вещи им попадутся.

Несмотря на всю эту суетню, пятницы доставляли Сейиде какую-то особенную радость. Да, наверное, и хозяйке тоже, хотя она, не переставая, ворчала:

— Весь дом перевернул! Вот заводной человек, и когда он только угомонится?!

А если муж вообще не выходил из дому, ее брюзжанию попросту не было конца. Чаще всего случалось это, когда приходили его отец, сестра, овдовевшая два года назад, и племянники. Гости оставались на весь день, и уж тогда дом поистине «утопал в грязище», как обычно говорила Фатьма. А большего ужаса для нее невозможно было представить.

Сейида очень любила «старого господина», такого же веселого и жизнелюбивого, как его сын. Несмотря на свои годы, старик поглядывал на нее, как многие мужчины. Больше того, пользуясь преимуществами возраста, Абдель Рахим позволял себе обнимать девушку за талию и со смехом приговаривать:

— Ишь ты, какая гладкая! С чего бы это?

— Как ты можешь, дедушка? — укоряла Самиха.

— Скоро, внучка, сама такой будешь!

— Стыдись, дедушка!

— Старый, а без ума! — вмешивалась вдовая Санийя.

Санийя нравилась Сейиде, несмотря на ее утомительную «разговорчивость». Едва переступив порог, Санийя не закрывая рта болтала и умолкала лишь на улице. Не было человека в городе, которого бы она не знала. Стоило при Санийе упомянуть какое-нибудь имя, как она тут же излагала всю его подноготную: кто отец, кто мать, откуда родом, на ком женат… Но в остальном трудно было найти более покладистую женщину — Санийя легко со всеми соглашалась, всему радовалась, всем восхищалась. Под стать ей были старшая дочь, Хадига, и болтливый Имад, который тут же уводил Хамди в укромный уголок, чтобы никто не помешал обменяться школьными новостями. Наконец младшая дочь Санийи — трехлетняя Кусар — была любимицей Сейиды, девушка даже звала ее своей куколкой.