Tarjei Vesaas - Pticy

Маттис не ответил.

- Впрочем, тебе этого не понять,— сказал парень.— Но это был здорово меткий выстрел. Наповал, я видел, он даже не тре­пыхнулся.

Маттис растерянно держал птицу в руке. Он молчал. Рука с птицей висела как плеть, словно Маттис уже не помнил, кого он держит.

- Ты считаешь, что он твой? — удивленно спросил парень.

Маттис молчал.

- Давай его сюда, надо показать дома, как я умею стрелять.

Парень подмигнул Маттису и дружески кивнул, а тем временем закинул ружье за спину и собрался идти.

Но Маттис не протянул ему птицу, он и не собирался повино­ваться, лишь с ужасом глядел на парня. Парень вдруг отступил назад.

- Ты чего молчишь? — спросил он, радость, которой он све­тился, выходя из леса, исчезла.

Маттис взял себя в руки, он хотел что-то сказать о тех черных глазах, которые только что глядели на него, но вдруг увидел, что тех глаз уже нет. Их затянула пленка. Говорить было не о чем. Птицу он так и не отдал.

Парень с его метким выстрелом был разочарован. Маттис ис­портил ему все удовольствие. У парня хватило ума сообразить, что радоваться нечему. Молодость, сила и жизнерадостность били в нем ключом, но этот безмолвный Дурачок напугал его.

Он спросил совсем другим тоном:

- В чем дело, Маттис?

Молчание.

Парень спросил в полной растерянности:

- Ты сердишься на меня за это?

Молчание, как и прежде.

Маттис неловко шевельнулся. Хотел что-то сказать. Пробор­мотать «нет» или что-то в этом роде. Он смотрел на землю — там, где упала птица, на траве виднелось немного крови. Из клюва у нее еще капала кровь. Потом Маттис поднял голову и, ни слова не говоря, посмотрел на парня.

Тот больше не пытался завести разговор. И не стал силой от­нимать у Маттиса птицу — хотя чего-чего, а уж силы у него было в избытке. Поправив ружье, парень пошел прочь — он столкнул­ся с чем-то, чего не мог понять и что хотел бы забыть.

Маттис остался с вальдшнепом. С длинного клюва на траву ка­пала кровь.

Когда парень ушел, к Маттису вернулся дар речи, он пробор­мотал еле слышно:

- Глаза затянулись пленкой... Больше не видят... Свинец в крыльях.

Он и не думал о парне. У него не было чувства, что он посту­пил дурно, не отдав ему птицу. Он подошел к крыльцу и, спот­кнувшись о порог, вошел в дом. Там он положил вальдшнепа на стол.

Нет, это не был страшный сон. Это была явь.

Вальдшнеп лежал с закрытыми глазами, с тяжелым свинцом в теле.

Он смотрел на Маттиса, когда Маттис поднял его с земли, это точно.

Забыв, как злобно его встречала Хеге, когда он являлся не во­время, Маттис забарабанил к ней в дверь. Она, конечно, уже спала.

- Хеге! Вставай! Вставай скорей! Так нужно! — кричал он не своим голосом.

Хеге проснулась, раздраженно и неохотно ответила, что не встанет.

- Но это необходимо, Хеге. Иди сюда. Случилась беда.

- Что там еще?

Объяснять он был не в силах.

- Ты увидишь

У него был такой голос, что Хеге тут же сказала:

- Иду, иду. Да что же там такое?

Хеге появилась растрепанная, прямо с постели, погруженная в собственные мысли и недовольная, что Маттис потревожил ее. Она ничего не заметила, и Маттису пришлось показать ей на стол, где лежал вальдшнеп.

- Видишь?

- Фу, зачем ты положил на стол эту гадость? — начала Хеге своим обычным ворчливым тоном, заметив на столе пятна крови. Но, увидев лицо Маттиса, сразу опомнилась. Подошла ближе. Она

достаточно разбиралась в жизни леса, чтобы понять, что за птица лежит на столе.

- Это твой вальдшнеп?

Маттис с трудом кивнул.

- Я слышала выстрел,— сказала Хеге.— Кто тебе его дал? Охотник?

- Нет, все было не так,— сказал Маттис.— Он стрелял, но это еще не значит, что птица должна быть его.

- Ты сам взял этого вальдшнепа?

- Он не возражал. Ведь это не его птица. Ты понимаешь, Хеге?

Хеге не ответила, она не понимала и не могла понять. Брат и сестра смотрели на птицу, лежащую на столе. Для Маттиса это было слишком сложно. И стало еще сложней.

- Ты понимаешь, Хеге?

- Нет.

- Значит, и ты такая же, как все,— горько сказал Маттис.— Как дойдет до серьезного, всегда так.

Он был в отчаянии, и Хеге нужно было быстро что-то приду­мать.

- Птицы скоро умирают и сами по себе. Разве ты этого не знаешь? Даже если их не подстрелят, вот что я хотела сказать.

Маттис покачал головой.

- А я слышал, что птицы живут очень долго. И он смотрел на меня.

- Кто?

- Да вальдшнеп же. Когда я его поднял.

- Он был еще живой?

- Не знаю, но он на меня смотрел, это точно.

- Не надо об этом думать,— сказала Хеге.— Если он был мерт­вый, он не мог смотреть на тебя. Все это пустое.

Маттис сказал:

- Глаза у него затянулись пленкой потом.

Хеге сказала твердо, чтобы покончить с этим:

- Перестань думать об этом. И убери отсюда птицу, я не хочу, чтобы она лежала на столе. Есть ее мы не будем.

Маттис содрогнулся.

- Есть его... нет...

- Ступай и спрячь его под каким-нибудь большим камнем.

- Под большим камнем? Зачем?

- Чтобы с ним больше ничего не случилось.

- Верно,— с благодарностью сказал Маттис.

- А потом быстро вернешься и ляжешь спать. Тут уже ни­чего не поделаешь. Ясно? С такими вещами надо мириться.

- Да, но...

- Довольно, Маттис. Так иногда бывает.

- Это я и сам знаю,— заметил Маттис.— Я тебя спрашивал о другом.

Хеге ушла к себе, она была легко одета, и ей стало холодно. А он унес вальдшнепа и сделал все, как велела ему Хеге.

17

Маттис вспотел и устал, но самая трудная часть работы была уже позади. В честь вальдшнепа и ради его безопасности он прикатил слишком большой камень. Целую глыбу — на это ушли все его силы. Была уже полночь.

Потом, отдыхая, он сидел на этом камне. Неожиданно он поду­мал:

А если бы это была Хеге...

В тихую июньскую ночь мысль эта пронеслась над ним подоб­но ледяному ветру. Маттис испугался собственной мысли, он вдруг увидел себя покинутым всеми — и Хеге, и вальдшнеп ле­жали каждый под огромным камнем.

И пленка затянула глаза.

И реки остановились.

Он бормотал, не чувствуя радости, с какой всегда соединял необычные слова. Он с тревогой поглядел на лужайку, на траву, на спящий лес. Ему было холодно. Как бы там ни было, придется пойти к Хеге. Оставаться ночью без нее после всего, что случи­лось, он не мог.

Маттис снова постучался к сестре.

- Пусти меня к себе, Хеге, я не могу один,— сказал он в щел­ку двери.

Он смутно видел Хеге у стены под зеркалом.

- Заходи,— сказала она. На удивление покорно.

Значит, и она не спала. Когда Маттис вошел, она мягко спро­сила:

- Ты все сделал, что я сказала?

- Да, но...

- Что-нибудь еще? — быстро спросила она.

Из-за ее мягкости он страдал еще больше, уж лучше бы Хеге рассердилась, что он не дает ей спать.

- Да, но этого я не могу тебе сказать. Хотя как раз из-за этого я хочу спать у тебя.