Люциус Шепард - Новый американский молитвенник

— Я же тебя предупреждал, — сказал мне Даррен. — Или нет?

Я боялся его, он представлялся мне темным ангелом моего собственного производства, угрозой для своего создателя.

— Предупреждал, — повторил Даррен. — Я говорил, что тебе еще надерут задницу. Но люди никогда меня не слушают, поэтому я обычно посылаю их куда подальше. А вот для тебя решил сделать исключение. Всего одно.

— Спасибо, — сказал я.

— Не за что, парень. De nada [68] Не за что, не стоит благодарности (исп.). как говорят испанцы.

Белесое облачко — не то дым, не то ядовитый газ — проплыло через лунный диск, приглушив его свет наполовину, и Брауэр застонал, а ветер прерывисто вздохнул среди сорной травы и кривых кустов, точно великан в тревожном сне.

— Знаешь, кто это такой? — Даррен присел рядом с Брауэром на корточки и постучал дулом пистолета по его плечу. — Они с Тритом связаны так же, как мы с тобой. Разумеется, доказать этого нельзя. Но он, коротко говоря, ответ на одну из молитв Трита. Что ты об этом думаешь?

— Я вообще не хочу об этом думать.

— Вот и правильно. Но кое о чем подумать все-таки надо. Кто его прикончит, ты или я? В живых его оставлять нельзя. Это ты понимаешь, или как? От него не отделаешься. Он все равно тебя убьет.

По-прежнему лежа на животе и зажимая ладонью рану на бедре, Брауэр посмотрел сначала на меня, потом на Даррена.

— У меня есть одна теория. — Даррен сел на землю и пристроил пистолет на колене. — Когда человек перестает управлять своей жизнью… Заметь, я говорю о человеке вообще, кто бы он ни был, бродяга с улицы без гроша за душой или Подарочный Иисус с миллионным счетом в банке. Так вот, если в критический момент человек выпускает из рук контроль над своей жизнью, перекладывает ответственность на чужие плечи, считай, он потерял его навсегда. Теперь ему только и остается, что плыть по течению — куда оно, туда и он, и никуда не денешься. Правда, некоторые говорят, будто жизнью править вообще нельзя, но мы-то с тобой знаем, что это неправда. Ну, по крайней мере, я знаю. А ты лишь время от времени отваживаешься взглянуть фактам в лицо. — Он протянул мне пистолет. — Ну как, не хочешь восстановить контроль? Может, ты его уже и потерял, но есть еще шанс вернуть его обратно. Вот он, твой шанс.

— Я тут подумал, — подал голос Брауэр. — Можно, я скажу?

— Да мне плевать. Лучше у Иисуса вон спроси. Уж он-то может высказать свое мнение по некоторым вопросам, не сомневайся.

Я кивнул Брауэру:

— Ладно, говори.

— Вас беспокоит то, что я могу представлять собой потенциальную угрозу, — сказал он. — Но позвольте мне вам напомнить, что я был застигнут при попытке убить человека, а это…

— Двух человек, — вставил я.

— Вот именно! Двух человек. Так что из тюрьмы я выйду очень нескоро, если вообще выйду, поэтому никакой реальной опасности для вас нет.

— Я отвечу, — сказал Даррен. — Во-первых, сидеть ты будешь в мексиканской тюрьме. А в этой стране на свободу можно выйти, посулив начальнику тюрьмы пожизненный запас соусов для салата. Во-вторых. Я знаю, кто ты такой. Ты — это я, хотя и вполовину не такой забавный. Я… Только там, где у других помещается душа, у тебя — дохлая ящерица, ленточка и несколько бусин. Ты — гребаный зомби, которого вызвал к жизни Монро Трит, и я не собираюсь слушать твою фигню. Обещай что хочешь — хоть золото, хоть девочек со всего света… Это ничего не изменит. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше для тебя.

— Вы еще не обдумали мое предложение как следует, — сказал Брауэр.

А Даррен ответил:

— Хочешь, чтобы я тебя вырубил? Если сейчас не заткнешься, я тебя вырублю. Лежи лучше тихонько и думай, как выкрутиться. Пари держу, что-нибудь да придумаешь.

Облака сомкнулись вокруг Луны, отгораживая нас от ее света, и пустырь за «Ла вида эс муэрто» снова приобрел угрожающий вид, став еще темнее и тише, чем до того. Ветер расходился, он трепал мешки из-под цемента, хлопал картоном, порванной упаковкой, издавая такие звуки, точно сотни крошечных ртов припали к одной из черных луж, пятнавших землю, и пытались выпить ее до дна. Городские огни казались очень далекими. Наполовину скрытый тенью, Даррен произнес:

— Даже если на курок нажму я, убьешь его все равно ты, парень. Так что можешь с тем же успехом вернуть себе контроль.

— Пожалуйста, — начал Брауэр, но затих, едва Даррен прижал дуло пистолета к его затылку.

— Один чокнутый фанат хотел тебя порадовать, — сказал Даррен. — Газеты и телевидение купятся на эту историю, но только не ты сам. Пусть я чокнутый фанат, но ты можешь меня остановить. Я отдам пистолет. Только попроси. А когда он окажется у тебя, никто не заставит тебя пускать его в дело. Можешь оставить все как есть. Только мне что-то не верится, что так будет.

Настал момент взять ответственность на себя или, как Понтий Пилат, умыть руки. Брауэр не сводил с меня глаз, я чувствовал, о чем он думает, может быть, даже молится. Я ощущал всю мощь и пафос его ненависти. Мне захотелось, чтобы Луна вышла снова и открыла его истинное лицо, стерев маску театра кабуки, которая выступала передо мной из теней, — вертикальные полоски на черных деревянных щеках, горящие во мраке глаза и рот, приоткрытый над красной мерцающей бездной.

— Ты меня просто бесишь, — сказал Даррен и выстрелил.

Вспышка осветила голову Брауэра, и я увидел кровавую шрапнель, прижатые воздушной волной волосы и сморщенное от боли лицо, которое останется таким до тех пор, пока кто-нибудь не зароет его в землю, а в моей памяти и того дольше. От грохота у меня чуть не разорвалось сердце. Я сильно прогневил Бога, в которого и верил-то лишь в минуты, подобные этой, и страх перед возможными духовными последствиями содеянного пронзил меня, оставив в моей плоти — в этом я был уверен — одинокую черно-красную каплю, зародыш неоперабельной опухоли, от которой мне уже вовек не избавиться, разве что найдется исцеляющее средство такой устрашающей силы и величия, что голос моего рассудка замолкнет перед ним. А может, и не так. Может, он умолкнет и сам по себе, как это было с Киршнером. Тело издало еле слышный свист, и я понадеялся, что это не демон Брауэра вырвался на свободу. Через секунду я понял, что это мой собственный вздох облегчения.

— Ну, как? — спросил Даррен. — На этот раз ты не пьян, так что тебе должно было понравиться. — Он резко распрямился и затряс ногой, как будто у него болел коленный сустав. — Я подсунул пистолет ему под ноги. Не вздумай трогать! На нем доказательство того, что его застрелил не ты.

Он сделал несколько шагов и остановился ко мне спиной. Стало так темно, что я едва различал его на фоне неба.

— Дело обстоит так, — сказал он, — что ты еще много лет будешь задавать себе вопросы об этой ночи. О том, что произошло сегодня. Послушай моего совета: забей. Все равно не разберешься. У тебя был шанс узнать все, но теперь ты ничего никогда не узнаешь.