Михаил Садовский - Ощущение времени

В прихожей было пусто. Дверь в его комнату приоткрыта. Сердце заколотилось неизвестно почему — может, от недоброго предчувствия. Додик ещё чуть приоткрыл её и остолбенел: возле стола стоял перетянутый ремнём чемодан, на нём лежало пальто, на диване сидела Вера с опущенным в книгу взглядом. Её колени были покрыты незнакомым пледом, а знакомая кофточка не застёгнута на верхнюю пуговичку, которая его всегда очень раздражала, и потому часто её приходилось пришивать снова. Он замер и смотрел, не моргая. Так продолжалось несколько минут, пока Вера не почувствовала чьё-то присутствие, медленно повернула лицо и очень медленно, как бы боясь взглянуть в эту сторону, перевела на него глаза. Теперь они оба замерли и не могли произнести ни слова… тогда Додик шагнул за порог и затворил дверь…

— Я загадала, — тихо произнесла Вера первая и опять опустила глаза, — я загадала… меня один человек замуж позвал. Ему за границу надо ехать, а неженатых не оформляют. Он позвал меня. Я не знала, что делать, потому что ему срочно надо… я загадала… я загадала на семнадцать дней… потому что помню, ты мне говорил, что восемнадцать — это хаим, это жизнь… я загадала на семнадцать дней, а что будет на восемнадцатый, то — жизнь… сегодня семнадцатый день, Додик… — она подняла взгляд и встала. Губы её дрожали, она с трудом сдерживалась от рыдания, теребила пальцами край пледа, застрявшего в руках и смотрела на него. — Я ушла из дома, — уже почти шептала она. — Совсем… но если ты… то я… уйду… я уже и так собралась уходить… ты только скажи… — и тут весь её запас кончился… ей показалось, будто из неё вместе с этими словами вытекла вся кровь. Ноги стали ватными. Перед глазами, залитыми слезами, поплыли круги. Комната пошатнулась и стала наваливаться на неё стенами сразу со всех сторон… но Додик успел подхватить её. Они теперь сидели молча, прижавшись боками друг к другу, как обычно на концертах. Потемнели окна. За дверьми обнаружился шум и возня, а потом возник соседкин голос:

— Вер, а Вер! Ты што, дома? — но откликнулся Додик.

— Я приехал уже, Анна Иванна!

— Слава Богу, живой! — она без стука возникла на пороге. — Верк, что я тебе говорила?! Я, извини, Давыд, пустила её… раз человеку жить негде… — она вдруг обратила внимание на чемодан, перекинутое через него пальто, всплеснула руками от удивления или возмущения, но продолжала по инерции: — Она и фамилию и имя сообщила, а тебя ж нету!.. — и с укоризною добавила: — Чего делается!.. Ты куда ж наладилась? Мужик приехал!.. — она не могла остановиться. — Давыд, ты ба хоть позвонить мог, тут тебя люди разыскивают… я те целый список сделала…

— И что ж вы им говорили? — ядовито поинтересовался Додик.

— Что, что?.. Что в командировке! — обиженно откликнулась соседка. — Чё я знаю?! Ты ж не сказал ничего, не предупредил! Сгинул и всё!

— Золотая вы женщина! — весело проговорил Додик. — Сейчас мы это дело отметим — возвращеньице! И вообще… возвращение!

— Как в прошлый раз?! — укоризненно покачала головой Анна Ивановна.

— А что было в прошлый раз? — полюбопытствовала пришедшая в себя Вера.

— Что? — переспросила Анна Ивановна. — Напились! Вот и всё. Обычное дело, когда настроение плохое. Очень даже помогает!

— Ладно! — огрызнулся Додик, — Это давно было!

— Давно! — согласилась Анна Ивановна. — На вот! — она протянула ему исписанный с двух сторон лист из бухгалтерской книги. — «Где взяла такой?» — промелькнуло в голове Додика, и он стал изучать его внимательно. Никаких незнакомых имён и анонимов не оказалось, но он переспросил всё же:

— А никто больше не звонил?

— Ну, если без меня только — не знаю… я всех записала…

— А чтоб не назывался, никто не спрашивал?

— Да у тебя все знакомые, Давыд, вежливые очень! Ты же сам знаешь! — Додик успокоился. Значит, «серый мышь» не звонил… может, переменилась полоса… кончилась чёрная краска?! — Я пошла, ребята, значит… — никто не откликнулся на её реплику…

— Ты закончил книгу! — наконец ожила Вера! — Я знаю, ты закончил книгу… я почувствовала это…

— Что? — выплыл из задумчивости Додик. — Ты прекрасно играла!..

— Я знаю… знаю… — она ещё помедлила и добавила, — я же… а ты… для тебя играла… даже если бы тебя не было в зале…

— Я понял это…

— И уехала после концерта… а ты… — он не ответил на её укоризну…

— Я знаю… я тоже уехал. Действительно, закончил книгу и уехал…

— Ты поехал искать её… как обещал?

— Да… я поехал искать её…

— А она тебе звонила! — меняя тональность, ехидно и кокетливо подколола Вера.

— Кто? — изумился Додик.

— Мила! — ответила Вера и уставилась в его глаза…

— Мила?! Мила… А! Это не та Мила, — покачал головой Додик. — Та — Милка!

— И ты опять пойдёшь искать её. Я знаю… ты всё время будешь к ней возвращаться… — Додик молчал. — Ты можешь даже сам не знать об этом…

— Ревнуешь? — Додик смотрел на неё пристально.

— Если честно?.. Да… — Вера отвернулась и уставилась в окно. — Наверно, мне пора идти…

— Странно… — Додик будто не слышал, что она сказала. — Я рад, что ты… — Додик мучительно искал слово… — Что ты сливаешься с Шопеном, чтобы открыться мне… как никогда…

— Он далеко… и поэтому так близко…

— А Милка рядом?..

— Да. Она всегда будет с тобой рядом.

Додик помедлил и вдруг заговорил другим тоном:

— Послушай:

«Когда она попала в больницу, её постригли наголо. Врачи подозревали скарлатину. Я ничего не знал об этом. Прибегал под окна и бродил часами, пока начинало колоть кончики пальцев рук и ног, и нос не чувствовал прикосновения варежки. Больным не разрешали писать записки, и я ничего не знал о Милкином несчастье… но через две недели её выпустили… в воздухе уже летали невидимые частички весны — они первыми оповещают о её приближении сладким томящим запахом и удивительной способностью делать все цвета яркими, а контуры очерченными…»

Вера сидела, замерев, и не понимала, рассказывает ей Додик или читает написанное. Она никогда не могла угадать этого.

«Милка пришла в своём сером пальто в синюю крупную клетку и меховой шапке с загнутыми к затылку ушами, связанными сзади тесёмками, как носили мальчишки. Я смотрел и не мог понять, что так изменилось в ней… пока не заметил, что из-под шапки не выбивались локоны и не закрывали ни висков, ни части лба, отчего лицо стало круглым и слишком выпуклым… Милка тоже смотрела на меня, и я чувствовал, что должен отвести взгляд, но не мог, мне было жарко от моей догадки, и я не знал, как теперь замять свою слабость, что я дал понять Милке, что теперь всё знаю… наконец, она не выдержала и со слезами сказала:

— Дурак! Уходи! Уходи! — и побежала к дому. Я стоял, не шевелясь, и понимал, что произошло нечто непоправимое… ну, разве я виноват, что так любил смотреть на Милкины локоны, что у меня даже в животе становилось щекотно, а когда они случайно касались моего лица и обвевали сладким запахом какого-то необыкновенного мыла, в голове всё туманилось, и я после этого готов был задохнуться, только бы не дышать обыкновенным воздухом. Ну, что, что мне было делать? Если бы я мог вернуть их обратно!!! Я бы готов был отдать ей свои!