Роланд Харингтон - Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских

В декабре 1761 года Елизавета Петровна почила в бозе, и цесаревич Петя стал императором Петром III. Эта перемена в обстоятельствах, впрочем, его не вразумила. Он продолжал попусту тратить время, вместо того чтобы отправлять верховную власть и супружеские обязанности. Когда новый император все же отрывался от потех и принимался за государственные дела, то над ним смеялась вся Россия, а также Европа и даже еще не ставшая страной Америка.

Вскоре после восхождения на престол Петр невольно издал указ о вольности дворянства. Но вместо того чтобы благословить своего благодетеля, последнее лишь коллективно крутануло пальцем у виска и ушло в отставку. В государстве теперь некому было служить! Парой месяцев позже в знак преклонения перед прусским королем Фридрихом Великим, против которого Елизавета Петровна вела победоносную войну, император заключил с ним мир. Причем сделал это в момент, когда русская армия практически осадила королевский бункер и монарх-милитарист готовился к безоговорочной капитуляции.

Просчет Петра поразил пруссака, и последний поспешил произвести простофилю в приятели.

Итак, Екатерина не была счастлива ни в браке, ни во внешней политике. В петербургских гостиных и казармах пошли тихие разговоры о том, что хорошо бы устроить императору апоплексический удар или на худой конец смертельный насморок, а к власти привести его прекрасную патриотическую половину. Императрица, разумеется, в этих разговорах не участвовала, а лишь молчаливо вздыхала да плакала, вызывая у своих сторонников щемящее чувство сострадания.

Долгожданный дворцовый переворот состоялся в конце июня 1762 года. Петр пал; Екатерина взошла на трон. Страна ликовала, а с нею новая правительница. 6 июля в порыве веселья она издала манифест, в котором уколола мужа острым политическим намеком.

Самовластие, не обузданное добрыми и человеколюбивыми качествами в государе, владеющем самодержавно, есть такое зло, которое многим пагубным последствиям непосредственно бывает причиною.

Эти необычайно прогрессивные для той эпохи высказывания потрясли бы читателей манифеста, если бы те были способны их понять. Знающие люди, однако, говорили, что Екатерина все еще в обиде на своего теперь уже нецарственного супруга, — и они были правы. Когда Алексей Орлов, играя с арестованным Петром в карты, слегка его умертвил, государыня не нашла в себе сил рассердиться на мускулистого гвардейца who didn’t know his own strength. [198] Который не знал собственной силы (англ.).

Вскоре после воцарения Екатерина устроила прием для высшего командования вооруженных сил, на котором известный государственный деятель Никита Иванович Панин представил ее своему приятелю и моему праотцу, седовласому адмиралу Гиацинту фон Хакену. Панин знал адмирала уже много десятилетий и ценил его как путешественника и патриота. И действительно, несмотря на немецкую кровь, Гиацинт был plus russe que prusse. [199] Более русским, чем прусским (фр.). Во всем ВМФ империи не было (п)руссака, лучше умевшего ругаться матом, чем он!

Знаменитый путешественник только что вернулся из плавания в Тимбукту. Своим загаром и бравым, хотя и старческим видом он выгодно отличался от бледных штабных генералов и адмиралов, которыми кишел Петербург. Великую Екатерину с ее слабостью к сильным мужчинам впечатлила колоритная фигура мореплавателя, сошедшая, казалось, со страниц еще ненаписанных романов Рафаэля Саббатини. Изборожденное шрамами лицо Гиацинта, хриплый корабельный голос, черные повязки, крест-накрест закрывающие оба глаза, перерезанное палашом ухо, продырявленная ядрами грудь, обветренный таз, деревянная нога и вследствие этого шатающаяся палубная походка говорили о долгих десятилетиях, проведенных им на борту боевых кораблей российского флота.

Государыне захотелось ближе узнать этого необыкновенного человека. Гиацинт стал частым гостем на интимных дворцовых вечерах. Там после кофе с ковригами или рома с ромбабами он разжигал трубочку в форме подводной лодки, почесывал какую-нибудь ноющую рану и начинал делиться со слушателями воспоминаниями. Несмотря на густой немецкий акцент или, быть может, благодаря ему, рассказы адмирала о зубастых чудовищах, побежденных им в честной океанской схватке, и кровожадных пиратах, гроздями развешанных на реях, заставляли чернобровую царицу чувствовать оторопь по всему своему пышному тридцатитрехлетнему телу. Но особенно привлекал ее протез Гиацинта. Каждый раз, когда Екатерина слышала аромат адмиральской ноги, соструганной из сандалового дерева умельцем с острова Тристан-да-Кунья, у нее сладко кружилась голова и ей чудилось, что чей-то ласковый голос шепчет ей на ухо: «Das ist der Mann!» [200] Это тот, кого я искала! (нем.)

Так импортная императрица влюбилась в импортного мореплавателя.

Однажды под предлогом обсуждения проекта завоевания Патагонии Екатерина пригласила адмирала к себе в Тайную канцелярию на тайную беседу. One thing led to another, [201] Одно повлекло за собой другое (англ.) и Гиацинт с Екатериной стали парой, пусть и засекреченной. Роман с Романовой!

Несколько слов о характере их отношений. Хотя праотцу шел уже девятый десяток, он был большой вирил. Даже без «Виагры» Гиацинт не увядал! Екатерина же была без ума от храброго мореплавателя и его ароматной конечности. Как я уже упомянул, ее смастерил искусник с далекого южного острова. Протез был очень реалистичный, с мозолями и подагрической пяткой. Подлинник протеза исчез в пасти аховой акулы размером почище спилбергской. Адмирал имел с ней близкую встречу в лагуне атолла Бора-Бора. Екатерина обожала слушать историю о том, как путешественник потерял настоящую ногу и обрел деревянную. Каждый раз, когда императрица принимала Гиацинта в Тайной канцелярии, она просила его снова изложить ей все по порядку, не выпуская ни одной подробности.

Адмирал усаживался на тайное канцелярское кресло, раскуривал трубочку и несколько минут ею попыхивал, нагнетая на государыню напряжение. Затем он обводил внимательным взором свою царственную аудиторию и открывал рот. Праотец рассказывал, как мирно плескался в теплых водах будущего фешенебельного курорта. Как вдруг почувствовал, что кто-то большой и мокрый жует его левую ногу. Как этот кто-то по имени Clupea harengus откушал. Как он схватил морского людоеда за жабры и отчаянно с ним боролся. Как по старой флотской привычке отправил в его адрес несколько соленых словечек. Как, нырнув на глубину десять саженей, поднял со дна острый кусок коралла и этим коралловым кортиком перерезал зверюге горло. Как подоспевшие члены экипажа вытащили его, истекающего кровью, на берег. Как он собственноручно поставил себе жгут из лианы. Как в тот же день, превозмогая потерю конечности, поднялся на капитанский мостик и приказал взять курс на запад. Как попутный тайфун пригнал корабль к маленькому острову, затерявшемуся в просторах Атлантического океана. Как вождь местного племени представил ему местного мастера на все руки — и ноги. Как тот сделал ему новую конечность. Как после многих дополнительных приключений он приплыл в Кронштадт. И наконец, как, пришвартовав фрегат, он выстроил экипаж на палубе и, стуча протезом, выразил морякам благодарность за боевые заслуги.