Эльмира Нетесова - Последний шанс

Шурка обняла Димку. Прижалась к нему как когда-то давным-давно. И прошептала тихо, как будто боялась разбудить покойного свекра:

— А я отцу пообещала простить тебя и помириться. Он очень просил о том. Велел, как только наладится между нами, придти к нему вдвоем, чтоб мог благословить обоих. Папка знал что умрет. И не боялся смерти. Он ждал и звал ее, потому что его любимой не стало уже давно, и он все годы тосковал по твоей матери. Он скрывал свою боль, даже стыдился как собственной слабости, но так и не одолел. Пытался заглушить с подружками и не получилось. Как сказал отец, ни одно облако не сумеет надолго закрыть солнце, — усмехнулась Шурка.

— Я тоже обещал отцу вернуть вас с сыном. Но мне это не скоро удалось. Да и то покуда тебя одну…

— Димулька! Наш сын уже курсант, почти взрослый человек. Когда уезжал, прощаясь со мной на вокзале, просил:

— Помирись с отцом. Живите семьей. Чтоб мне было спокойно, я должен знать, что меня ждут и любят отец и мать. Ведь дом, это наша крепость. Пусть у вас все шторма улягутся. У нас не должно быть потерь. Я люблю вас обоих. Вы оба в одном моем сердце. Берегите друг друга! И тогда я буду самым счастливым человеком на земле!

Димку, конечно, восстановили на работе. К этому приложили усилия друзья и Шуркин дядька. Даже сама женщина не осталась в стороне. Пришла на фирму, поговорила с шефом, тот выслушал молча и сказал свое слово:

— Ладно, поверю вам. Заступников у него больше, чем ожидал. Но, главное в том, что умеет работать и другие не могут справляться как он. Светлая у него голова! В том его счастье. Но, если еще вот так сорвется и уйдет в запой, выкину навсегда. Мне не нужны забулдыги. Я тоже мужик, но и по выходным, и в праздники, свою норму помню. И больше ни глотка не приму. Так и Дмитрий должен жить…

— Не пьяница он, не увлекается спиртным. Просто беды одолели человека, вот и не устоял. Но я возьму его в руки.

— Берите мужа и завтра же, прямо на руках, как обещаете, приносите на работу! Так и быть! Как тут не поверишь такой красивой женщине!

Ивану ответили, что насчет Димки все улажено, и он может не тревожиться за своего друга.

Степан и Коля тоже не остались в стороне. Они убеждали Димкиного шефа гораздо раньше других, что смерть родного человека вышибает из колеи даже очень сильных людей, надо потерять все человеческое сочувствие, чтобы именно в это время увольнять, да еще с такой записью в трудовой книжке.

— Хватит меня поучать и стыдить. Я за свою гуманность столько схлопотал, что и теперь вся подхвостница болит! Если жаль, берите к себе!

— О, если бы было хоть одно свободное место, мы никогда тебе не позвонили б! — ответили друзья.

Все трое вздохнули, когда Димка вернулся на работу. Еще больше обрадовались возвращению Шурки, знали, теперь он в надежных руках.

Теперь Димка каждый день привозил жену на работу, а вечером увозил Шурку домой. Он уже не оглядывался по сторонам в поисках новых подружек. Не выходил в сумерках из дома. Ему надоели приключения. Он вдруг увидел, что его жена действительно красивая женщина и боялся ее лишиться.

Убедившись, что в семье Димки все наладилось и его вмешательство больше не понадобится, Иван решил немного отдохнуть, уехать из города в деревню, к своему давнему, старому приятелю деду Василию, какого знал много лет. Тот давно звал к себе Ивана на все лето, отдохнуть от городского шума, пыли и суеты.

Сам старик не любил город. Крайне редко приезжал, да и то не дольше чем на один день, и возвращался в свою глухомань и тишину, унося из города головную боль, раздражение и усталость. Он не понимал, как могут жить люди в суете, сутолоке, в постоянном движении и оглушающем шуме. Он жалел всех горожан, от старого до малого. Может потому, настырно звал к себе Ивана на все лето, чтоб тот увидел свет Божий, подышал бы чистым воздухом и заново почувствовал себя человеком.

Старик Василий жил на самой окраине забытой деревушки. Много лет держал пчел. У него имелась хорошая пасека и за медом к нему приезжали из города, заранее, с самой зимы заказывали старику, сколько купят меда. Василий всегда отвечал, что оставит мед, если Бог даст пчелам собрать заказанное.

Иван никогда не забывал Василия. Проезжая, сворачивал к пасечнику, привозил хлеб и соль, крупу. Не задерживался подолгу, возвращался в город, и каждый раз давал себе слово выбраться к Василию на лето.

Старик жил в небольшом доме, какой всегда держал в порядке. Возле дома имелся огород, а позади — банька. Василий в ней всякую неделю парился. И считал, что без баньки мужикам жить неможно.

Весь его дом, участок и баньку, окружал лес. От него до деревни совсем близко и все ж, ни на виду, на отшибе, как лесовичок жил, отдельно от деревенского люда и все же поблизости.

Василия в деревеньке знали все. Не только люди, завидев его, даже дворовые псы вставали и приветливо махали хвостами, словно здоровались, никогда не лаяли и не рычали на человека.

Иван заранее предупредил деда, что приедет к нему на недельку или две отдохнуть в тиши леса, успокоиться, позагорать. Старик, узнав о том решении, обрадовался, как ребенок.

— Жду тебя, Ванек! Не сиди в городе, не томи свою душу, выбирайся скорей, — торопил человека пасечник. Дед много лет жил один. Сколько помнил Иван, никогда и никого не видел рядом с дедом. Хотя от самого Василия знал, что когда-то у него была большая семья. Но куда она делась, так и промолчал. Иван не стал спрашивать из чувства такта. Зачем соваться в чужую жизнь без позволения? Коли молчит человек, значит, не хочет раскрывать душу. А и о самом Иване Василий мало что знал и не интересовался, что он собой представляет. И хотя знали друг друга очень давно, души оставляли закрытыми. Не потому что не доверяли, случая к разговору не было.

— На целый месяц оторвусь к Василию. Буду в лесу жить, каждый день стану загорать голиком, даже без трусов. У деда никого нет. Зверюги не приходят, потому что деревня рядом. А люди не заглядывают, потому что летом все заняты, своих забот полно. Вот и я дух переведу. Хоть человеком себя почувствую, — едет Иван в деревню, радуясь заранее.

Старик, увидев гостя, засеменил навстречу. Еще бы! Оно хоть и хорошо в лесу, но без человечьего голоса жить неделями, поневоле озвереешь и говорить разучишься.

— Здравствуй, Василий Борисович! — обнял деда Иван. Старик головой прильнул к гостю:

— Спасибо, что приехал. Входи в дом. Отдохни с дороги, переведи дух, — принес холодного молока кружку.

— Не-ет, дедуль! Я лучше водицы из родника попью! Она у тебя самая вкусная. Я ее в городе всегда вспоминаю! — взял ведро и пошел к роднику. Вернулся вскоре довольный, улыбающийся.

— Ты, Ванек, располагайся! Я покуда на стол соберу!