Дмитрий Старков - Отдаленное настоящее, или же FUTURE РERFECT

Компания, несмотря на поразительную общность шахматных интересов, подобралась разношерстная.

Мягко выражаясь.

Одному из шахматистов на вид было лет сорок; длинные сивые волосы свои носил он зачесанными назад, одежда его была по-бедному неброска и содержалась со средней степенью опрятности, а по-детски светлые глаза — странно контрастировали с глубокими морщинами на лице.

Второй шахматист был длинен и худощав, лет двадцати семи; этот носил сильные очки в тонкой металлической оправе, дрянноватые штаны крупнорубчатого вельвету и застиранную футболку с растянутым воротом.

Третий был здоровым тридцатилетним мужиком с кучерявою вороною шевелюрой и диковатым взглядом; о его одежде вовсе ничего сказать возможным не представляется — видимо, облику своему он никогда не придавал значения, да и средств на какие бы то ни было улучшения экстерьера никогда не имел.

Четвертый же разительно отличался от всех прочих. То был крепкий, молодой, лет двадцати четырех человек среднего роста, модно стриженый и довольно богато одетый. Этот держался, по сравнению с прочими, весьма уверенно и независимо. Он явно ощущал себя в сообществе главным.

— Расходиться бы пора, — заметил длинный и худощавый шахматист, поднося к сильным очкам запястье с допотопной «Электроникой-22». — Времени — двенадцатый час. Да и вообще… Который день тут торчим без толку.

— Д-да, наверное, — отозвался длинноволосый обладатель по-детски наивного светлого взгляда. Заговорив, он обнаружил легкое — также будто бы детское — заикание. — Кстати, мне — так в-вообще непонятно, что и зачем мы здесь в-в-высиживаем…

— А тебе и не надо ничего понимать, — отрывисто-презрительно бросил четвертый. — Тебе сказано — ты сиди, дыши носом. К тому же — свежий воздух. Хоть от кошатины своей концентрированной отдохнешь — на мясо, что ли, разводишь этих тварей?

— Да я бы лучше с р-рукописью работать продолжал, чем тут время з-зря тратить, — боязливо, однако достаточно твердо возразил первый. — Й-я в-вообще н-не уверен, что в-вы…

— А не уверен, так не обгоняй, — настоятельно посоветовал четвертый. — Ты сидишь здесь не «зачем», а «почему». Забыл?

При этих словах длинноволосый отчего-то поежился и более не говорил ничего. Вместо него ответил худощавый:

— Хватит, Борис. Тебе самому не тошно лишний раз вспоминать? Самому забыть не хотелось бы?

Теперь неуютно сделалось и четвертому, имя коего мы невзначай подслушали.

Похоже, не от хорошей жизни собралась в Петяшином дворе такая необычная компания. И то сказать: какому нормальному человеку придет в голову бросить все дела и дни напролет просиживать за шахматами в чужом дворе? Я, например, такого вовсе не понимаю.

В этот-то момент и хлопнула дверь парадной, обратив взоры шахматистов к вышедшему во двор Петяше.

Приволакивая ноги, Петяша вышел сквозь подворотню на Съезжинскую и побрел в сторону станции «Горьковская». По пути он тоскливо поглядывал на разбросанные по тротуару «бычки». С возвращением к осмысленной жизни пробудилось смертельное желание закурить. Затянуться табачным дымком хотелось сильнее даже, чем есть или пить, однако при народе окурки с земли подбирать — пока что было «за падло».

Вслед за Петяшей, выждав минуты полторы, двинулись трое из четверых шахматистов. Четвертый, буйно-курчавый брюнет с безумным взглядом, остался во дворе.

Поднявшись наверх на «Московской», Петяша дождался одного из автобусов, что ходят в сторону Пулкова, и, уповая на отсутствие за поздним часом контролеров, зайцем доехал до самой окраины города, где последние высотные дома сменялись бескрайним полем из стеклянных крыш бесчисленных оранжерей. Как раз в самом последнем из таких домов и жила Елка, которая уже должна бы была и вернуться из трехнедельной поездки в Москву. Число было нужное, в этом Петяша убедился в метро, поспрошав попутчиков.

Один из двух лифтов, к счастью, работал. Поднявшись на шестой этаж, Петяша, едва не рухнув плашмя всем туловом о дверь, нажал пипку звонка.

Мерзкое электрическое устройство залилось свистом игрушечного базарного соловья, в которого для приведения в рабочее состояние надобно влить пару чайных ложек воды, а после — дунуть, на страх окружающим.

Более из квартиры не слыхать было ничего.

Петяша даванул пипку еще раз.

И снова — ничего, кроме издевательского «тиу-тиу-фьюттть»…

В первый раз за многие дни внутри, под сердцем, сквозь пелену тупого бесстрастия проклюнулась и принялась разрастаться, словно раковая опухоль, противная, сосущая тревога.

Родные Елкины, видимо, на даче. Сама она, раз уж день правильный, еще в обед должна была приехать. Где же она? Отчего не приехала к нему? Что телефон отключен, она знает… или — не знает?

Для решения задачи явно не хватало информации. И хранилище информации, которое очень даже стоило проверить на ее наличие, поблизости имелось.

Спустившись на лифте вниз, Петяша подошел к секции пыльных почтовых ящиков и дернул дверцу за номером 126.

Заперта…

Сосредоточившись на ненавистном куске железа с дыркою для ключа и грубо намалеванной черной краской цифирью, Петяша собрал все оставшиеся силы, оперся руками о перила лестницы и с силой нажал ногой на середину дверцы. Та с ватно-глухим хрустом вдавилась внутрь, образовав между левым своим краем и стенкой ящика порядочную щель.

Запахло пылью.

Справившись с головокружением, вызванным напряжением сил, Петяша запустил в щель руку и обревизовал содержимое ящика. Внутри обнаружился хороший, в добрых полсигареты, «бычок». Извлекая добычу, пальцы наткнулись на край прильнувшего к скошенному металлическому дну ящика листок бумаги.

Бережно спрятав окурок в карман, Петяша извлек на свет и листок, оказавшийся телеграфным бланком.

Срочная… адрес… ага:

«БИЛЕТОВ НЕ ДОСТАТЬ. БУДУ ЧЕРЕЗ ДВА ДНЯ. НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ. ЦЕЛУЮ»…

Остатки сосредоточенного равнодушия, перемежающегося противной, тряской тревогой, исчезли без следа, смытые волной расслабляющего разочарования.

Раз семь, не меньше, перечитал Петяша телеграмму, и только после этого смысл происходящего сделался очевиден для него в полной мере. Сводился сей смысл к тому, что Елки не будет аж до по-за-послезавтра; до утра придется пережидать на улице, так как метро вот-вот закроют, если уже не закрыли, автобусы — тем более «не ходют», таксисты и прочие обладатели автомобилей на халяву не повезут, пешком же через полгорода — сил не хватит.

Вяло обдумывая, каким образом будет добираться домой назавтра утром (что, при отсутствии каких-либо денег, также представлялось задачей не из легких), Петяша поволокся к выходу из парадной.