Сергей Обломов - Медный кувшин старика Хоттабыча

— А что, на телевизор нужны документы?

— В нашей стране документы нужны на все, — отрезал писатель. — Или деньги. Или ключи. А у меня с собой денег не было. А им план надо выполнять — у них в день несколько квартирных краж. И везде — аудио-видеотехника. А тут я — на красивой иномарке с телевизором за сто долларов. Ну как не повязать? Я пытался к здравому смыслу апеллировать, а мне мент конкретно все объяснил. У меня, говорит, зарплата в месяц — пятьдесят долларов, дали пистолет — и крутись как хочешь. Ну, посмотрел систему изнутри. Думал, сейчас уголовников изучу — ни фига. Сидят точно такие же люди, как по улице ходят. Надписи в камере на стенах — вполне интеллигентные, некоторые даже на хорошем английском языке. Пришлось изучать ментов. Но это отдельная тема…

— И долго ты их изучал?

— Не очень. Несколько часов. Предки приехали, я у них взял пятьсот рублей, подогрел смену и меня отпустили. А мог бы и долго — только не решился. По закону — месяц, пока дознание. Если бы за месяц денег не нашел — была бы реальная возможность несколько лет отсидеть, если бы из жалости не отпустили. Надо же кому-то в тюрьме сидеть. У нас вон какой разгул преступности, а за реальные преступления сажать в большинстве случаев нельзя: профессионалы сначала лицензию получают — в виде крыши, а потом уже только на дело идут. Сажают тех, кого легче. Наркоманов, например…

Снова зазвонил телефон. Писатель ушел подходить к телефону, а Гена остался невольно подслушивать громкий разговор — музыки больше не хотелось. Разговор был по-английски и весь свелся к тому, что писатель сейчас совершенно не может обсуждать эту тему, но просит перезвонить буквально через десять минут, когда он, писатель, освободится для невидимого неведомого Гене собеседника. Характерно хрустнула трубка о рычаг, и писатель снова появился на кухне, чтобы закурить очередную сигарету и выпроводить Гену вон задумчивыми формальными извинениями и трогательными нежными прощаниями:

— В аэропорт лучше пораньше приехать — кофейку попьешь. Только в «Дьюти Фри» ничего не покупай — в Чехии все дешевле, даже табак. Рекомендую, кстати, перейти на красный «Голуаз» — лучшие сигареты! А свою «Золотую Яву» ты там фиг достанешь. Ничего не забыл? Ну что же, ни пуха тебе в этой твоей другой новой жизни. По крайней мере, у тебя теперь есть имя. Везет тебе. Дайва там уже?

— Там, будет меня встречать. Вроде жилье уже подыскала нам, ну, разные варианты. Хочет со мной сначала согласовать…

— Ладно. Скучать, если честно, мы, наверно, вряд ли станем друг по дружке. И знаешь, велика вероятность, что и не увидимся больше никогда. Нет, я не к тому, что я куда-нибудь нагнусь, да и ты наверняка будешь приезжать. Но это будет уже другая жизнь, и мы — другие. Хотя и так не поймешь, кто есть кто и чья дорога — чей путь. Каждый этап в жизни имеет свое начало и свой конец, люди встречаются друг для друга, чтобы оставить след в судьбах, и если расходятся, то остаются только в памяти — иногда для редких совместных воскресительных реминисценций. Есть известная сентенция, которая предопределяет порядок забвения и утраты, подтверждая материальность и силу слов: в одну и ту же реку нельзя войти. Или если перефразировать это изрекание, изречение, изречивание в известный детский анекдот про Чебурашку — извини, Гена: шоколадка по второму разу — это уже говно. Все, вали на фиг, а то сейчас залью скупыми мужскими всю твою жилетку. Стой! Спасибо за историю.

Пожатие рук — это было последнее присутствие Гены в книге жизни писателя. Заперев входную дверь, писатель подошел к столу, где на экране открытой тетради его ноутбука поверх всех окон висел серенький прямоугольничек, предлагавший восстановить соединение с Интернетом.

Забыв, что он ждет звонка, писатель восстановил соединение и нашел сайт с помятым медным кувшином, который совершенно волшебным, непостижимым писателем электронным способом мог переводить мысли и чувства людей в слова языков.

Писатель, в отличие от Гены, не стал долго размышлять над словами обращения к Хоттабычу. В окошко для слов он ввел: Эпилог настоящей повести, а в языках выбрал русский, но добавил к нему от себя еще два слова: объемный и свободный. Полученный перевод занял полторы страницы, которые писатель скопировал в конец файла MKSH-finO. Навязчивый серый прямоугольничек, означавший разрыв со всемирной сетью, появился снова, и писатель кликнул на нет, отменив Интернет, потом на выключить, дождался, когда экран погаснет, и закрыл компьютер. Перезвонил телефон.

— Ты уже освободился? — Чистый девичий голос звучал громко и близко — как будто для того, чтобы оказаться в ухе писателя, ему не пришлось прорываться через колючую проволоку государственных границ.

— Освободился. Просто у меня как раз Гена был, он бы услышал.

— Привет ему передавай.

— Он ушел уже. Так что сама привет ему передавай. Послушай, я знаю, что должен был тебе номер счета указать, чтобы ты остальные деньги перевела. Но я их не возьму. Практически все ты придумала сама, я только оформлял. Жалко, что я не могу тебе вернуть аванс, но будем считать, что он пошел на накладные расходы.

— Почему ты не хочешь брать деньги? Ты же их заработал, это честные деньги. Ты же знаешь, что я ничего особенного не придумывала, идея вообще Захарова, остальное все само пошло. А тебе за роль писателя вообще какой-нибудь театральный приз полагается — очень живо ты его сыграл. К тому же, знаешь, спасибо, я правда не ожидала, что все получится так хорошо. Честное слово, я просто счастлива.

— Ну и хорошо. И будьте счастливы — оба вместе [5]. Я тебе не сказал, но книжку-то я написал на самом деле. Трудно было удержаться. Просто записал все, как было. Надеюсь, ты не будешь против, если ее издадут?

— Разве я могу на что-то повлиять? Писатель хмыкнул:

— Это правда. Ну ладно, просто не обижайся, если что…

— На что обижаться-то? Я тебе искренне очень признательна. Книжку пришлешь?

— Могу, конечно. Только ты ведь не поймешь ни хрена — она на русском.

— Я говорю по-русски. Ты что, забыл?

— Это другой русский. От того русского, на котором ты говоришь, осталась одна вечная память. К сожалению. Я на нем умею только читать. И то не все.

— Могу научить, — по-американски добродушно рассмеялась Дайва. — Кстати, я могу нанять переводчика, опубликуем твою книжку в Америке.

— Да кому она нужна в Америке-то? Давай лучше «Нью-йоркскую трилогию» Пола Остера на русский качественно переведем, если у тебя лишних денег много и заняться нечем.

— Кто такой Пол Остер?

— Герой Стеклянного Города — писатель такой, современный американский. Или вот, слушай, найди какую-нибудь эксцентричную богатую подругу, поделись опытом — мы ей мальчика подберем в Северной Корее.