Джеймс Олдридж - Не хочу, чтобы он умирал

— Да, вы никак не подходите к этому кругу, так же как не подходил к нему и Пикеринг, — сказала она. — Посмотрите на себя.

Он и в самом деле был другой, только не в том смысле, в каком она думала. Он, может, и казался ей закованным в железные доспехи, но сам Скотт понимал, что он плохо одет, что его форменные брюки топорно накрахмалены и слишком широки внизу, что могучие плечи делают его похожим на бизона, а эти люди вспоены и вскормлены няньками и мамками и созданы для той жизни, которая их окружает. Даже кровавый карлик Черч.

— По правде говоря, — сказал он ей, — я тут белая ворона, и вы это сами знаете.

— Конечно. В том-то и вся прелесть.

— Что мне здесь делать? Уж лучше я пойду.

— Тогда и я пойду с вами, — сказала она. — Мне просто хотелось, чтобы вы тут показались. Это нужно, Скотти. Полезно и может пригодиться потом…

Он не очень хорошо понимал, что за всем этим кроется. Она пичкала его не только молоком и салатом, но и обществом, чтобы поправить здоровье, подорванное в пустыне. В этом ему снова послышался отзвук чудачеств покойного Пикеринга. Скотт предложил ей остаться.

— Нет, — сказала она. — Мне нужно на работу.

— Зачем? Весь каирский штаб здесь.

— Я не штабное начальство. Приходите сегодня обедать. У меня будет Пикок.

— Нет, я сегодня уеду.

— Знаю, но вы успеете пообедать. Я вас очень прошу! — И она нагнула голову, чтобы заглянуть в его смущенное лицо. Они шли по пешеходной дорожке моста Каср-эль-Нил, от которого по обеим сторонам реки растекались потоки и ручейки одетых в длинные рубахи людей. Люди эти толпились и сталкивали друг друга на проезжую дорогу, где их только чудом не давили английские военные грузовики. Люси едва было не оттеснили от Скотта, но она крепко вцепилась в его руку.

— Неужели Тим Пикок так вас раздражает? — спросила она.

— Я и сам не пойму, — признался он. — Но каждый раз, когда я приезжаю в Каир, вся эта история в Джало оживает снова. Наверно, мне напоминает о ней Черч, а может, даже и Пикок. Но я ничего не имею против Пикока, если он вас не злит.

— Меня он не злит. Мне Тим нравится. — Она крепко сдавила его руку кончиками пальцев. Этим пожатием она отнюдь не выражала своих чувств к Пикоку — она противопоставляла Скотта Пикоку, поддерживала Скотта, приподнимала его, формировала его отношение к миру.

— Да господи, какое это сейчас имеет значение! — сказал он. — Вы правы. Пикеринг умер. Со всей этой историей покончено. Правда, Черч наверняка сотворит еще что-нибудь. Беда в том, что в пустыне вы острее чувствуете все промахи и всю бездарность тех, кого вы оставили тут, в тылу. И уж настоящая наша беда в том, что мы заранее знаем, какое безобразие они нам опять готовят. И опять все тот же Черч. Кому хочется впутывать своих людей в очередную затею Черча? Приехав в Каир, вы чувствуете, вы знаете, что вас ждет какое-то новое головотяпство.

— Это правда. Но сейчас за дело взялся сам Уоррен. У него операция должна пройти более гладко.

— Должна бы… Но мы-то по-прежнему в руках у Черча.

Она не стала продолжать разговор. Ей не хотелось глубоко вдаваться в это дело, она знала, как Скотт изменился после смерти Пикеринга.

— Мне кажется, что на днях вас ждет приятная неожиданность, — сказала она. — Уоррен очень вами заинтересовался. Посадите меня в такси и ступайте куда глаза глядят. Только ведите себя осторожнее. И приезжайте в Каир, когда выполните задание Черча. Не оставайтесь в Сиве. Пожалуйста! — Она знала и об этом. — Мне нужны именно вы, Скотти, и я беспокоюсь, когда вас не вижу.

Он усадил ее в кишащий блохами старенький «крайслер», и она сама объяснила шоферу по-арабски, куда ехать. Когда шофер стал заводить машину, она вдруг спросила Скотта:

— В чем дело, Скотти? Что вас тревожит? Вы так угнетены.

— Да. Но это ерунда. До свидания, Люси.

— Непременно возвращайтесь в Каир, — приказала она, отъезжая. — Непременно!

Вечером, когда над Каиром проносился ночной ветерок, Скотт отправился обедать к своему штурману, в его глинобитный домик. Он застал этого сына суданца и египтянки в обычном для него настроении. Атыя отчаянно ругал пятерых из своих восьми сестер и братьев, крича, что они стащили его инструменты.

— Видите, что они со мной делают, — сказал он Скотту. — Просто жить не дают, да и только.

— Т-с-с! — сказал ему Скотт, взяв его за руку.

Крупная, покрытая тугими завитками голова Атыи дернулась от ярости. Но из уважения к Скотту он сдержал свое бешенство. Его мать египтянка встретила гостя радушно. Два года назад Скотта принимали здесь в полном молчании; его молча встречал Атыя и угощал стаканом шербета; ни мать, ни отец, ни другие члены семьи не показывались. Теперь он, здороваясь, пожимал матери руку и обменивался пространными арабскими любезностями с йа ситт Розой и йа Абду Эффенди [5]— прозрачным от старости отцом Атыи.

— У вашего сына характер лучше не стал, — сказал Скотт старику.

— Дети хватают его вещи, — пожаловался Абду Эффенди. — Они еще ничего не понимают.

— Должны понимать! — зарычал Атыя.

— Т-с-с! — ласково произнес его отец, и Скотт понял, у кого он научился произносить это гортанное «хос-с-с!», успокаивая вспыльчивого безумца Атыю.

Атыю в его собственной семье ласково звали полоумным.

— Атыя никогда не рассказывает нам, что он делает, — жалобно сетовал отец. Абду Эффенди, как всегда, сидел; сгорбившись на стуле, с феской на голове, опираясь на толстую палку, и глядел прямо перед собой слезящимися глазами.

Скотт выпил поданный ему сладкий сироп.

— Видите! — воскликнул Атыя, подчеркивая, как его изводят.

Жалоба старика была не новой.

— Атыя показывает нам путь в пустыне, — объяснил Скотт. Так как говорил он это уже не в первый раз, не стоило изъясняться подробнее.

— Это очень опасно? — тонким голоском спросил Абду Эффенди.

— Как когда. Иногда очень опасно. Вы же сами знаете, Эффенди. Атыя был тяжело ранен. Но обычно куда менее опасно, чем перейти улицу в Каире.

— А как же будет теперь с его работой? Почему его забрали с государственной службы?

Атыя с трудом удержался от резкой вспышки. Скотт ему посочувствовал. Но Абду Эффенди надо было успокоить.

Покойный Пикеринг отыскал Атыю в Египетском топографическом управлении. Пикеринг открыл в Атые два примечательных качества: чувство пустыни и природные математические способности, которые хоть и не были развиты начальным обучением в арабской школе, но под руководством Пикеринга и Скотта стали для них внушительной подмогой.

Скотт так и не понял, как удалось Пикерингу перевести Атыю в английскую армию и знает ли английское командование о том, что один из ее лучших топографов в пустыне — нищий сын дряхлого и неимущего египетского чиновника. Абду Эффенди исполнилось шестьдесят восемь лет. Отставной служащий управления железных дорог Судана, он жил в Каире на пенсию в двенадцать фунтов в месяц. Жена его Роза, дочь суданки и египтянина, здоровая, тучная темнокожая женщина, была намного моложе его. Атыя был старшим из ее девяти детей, за ним шли все больше девочки.