Джеймс Олдридж - Не хочу, чтобы он умирал

— У нас порядок, — сухо произнес Скотт и ткнул трофейной вилкой в сторону Куотермейна. — Он ничего не забывает.

— Вы, видно, молодчага, Куорти, — благосклонно заметил Бентинк.

— А вот вы чавкаете, — заявил ему лейтенант Куотермейн. — Пора бы научиться вести себя за столом.

Скотт поглядел на них обоих; его интересовало, знают ли они, что игра, в которую они превратили свое неравенство (у одного — преимущество в происхождении, у другого — в знаниях и опыте), породила настоящее товарищество.

Куотермейн играл роль наставника наследного принца и крепко взял мальчишку в руки.

— Вы намерены опять целый день пролежать под грузовиками? — спросил Бентинк Скотта. — Неужели у вас челюсти не сводит от скуки…

У Скотта вдруг проснулась к нему симпатия:

— А разве вас не предупреждали — Пикок или кто там вас посылал, — что вам будет скучно?

— Пикок тут ни при чем.

— А кто же вас посылал?

— Да я вроде как бы сам себя послал, — заявил Бентинк. Ему было и лестно, и досадно, что Скотт проявил наконец любопытство. Отсутствие всякого интереса к нему за прошедшие два дня казалось ему оскорбительным.

— Как же вы этого добились? Через генерала Черча?

— Косвенно. Кровавый Черч рассказывал о своей затее папаше моей жены, генералу Уоррену, в воскресенье за обедом. Тот любит приглашать по воскресеньям генералов. Я сказал, что раз я летаю на «Харрикейне», почему бы мне не съездить за машиной, когда француз сделает посадку? Мне ведь никто не говорил, что ваш брат только и знает, что ползать по пустыне на брюхе, днем прятаться, а ночью трястись по песчаным дюнам…

— Кто вам мешает вернуться? — спросил Куотермейн, показав взмахом руки назад. — Ступайте обратно по нашему следу, шагать вам всего дней десять.

— А кто же это выдумал посылать вас в день вашей свадьбы? — спросил Скотт.

— Не знаю. Пришлось подчиниться. Дисциплина. Мы не могли отложить свадьбу. А генерал не мог из-за меня нарушить свои планы.

— Почему? — спросил Скотт. — Стоило вам или вашей жене хоть словом обмолвиться генералу Черчу, он бы нарушил все, что угодно. Ему-то что!

Бентинк поглядел на него с изумлением:

— Ну, старина, это вы уж загнули. Нечего вымещать свою злость на мне.

— Всю свою злость Скотт вымещает на Черче, — поправил его со своего грузовика Куотермейн.

— Да? Ну, тут я его понимаю. Этот краснорожий Черч и в самом деле страшный болван, — протянул Бентинк своим тонким голоском. — Да в общем свадьба и не имела такого большого значения. Должен сказать вам, сэр, — объяснил он почтительно, чопорность Скотта конфузила даже его, — если вас это беспокоит, наши отношения с Эйлин начались, так сказать, еще до женитьбы…

— Поговорили и хватит! — крикнул Куотермейн с грузовика.

— Да, хватит! — повторил про себя Скотт, потому что Атыя и Сэм не могли принять участия в подобном разговоре. Это вносило в их группу неравенство, которого не должно было быть. Уже самое присутствие Бентинка их раскололо, ибо у Атыи и Сэма не было с ним общего языка.

Атыя дождался, пока разговор смолк, и подошел к Скотту.

— Капитан, я хочу поискать цистерну Хойля. — Он ткнул пальцем в отметку на одной из своих карт. — Помните ее?

— Помню. Но вам нельзя ехать туда на машине.

— На что мне машина? Пойду пешком, — с раздражением ответил Атыя. — Это займет часа два с половиной, не больше. Я могу дойти до тракта и вернуться назад через проход Вильямса.

— Ладно. Только не заблудитесь. И не задерживайте нас. Смотрите, чтобы вас не сцапали.

— Э-э-э! — проворчал Атыя с брезгливостью.

— Возьми ружье, вдруг тебе попадется какая-нибудь дичь, — крикнул ему Сэм.

— Ах-х! — сказал Атыя. Он застегнул плащ, рассовал по карманам записные книжки, складные карты и зашагал прямо в пустыню. Ботинки его были слишком велики и плохо зашнурованы, они громко шлепали на ходу, и ему приходилось волочить утонувшие в них худые ноги.

— Куда это он отправился? — спросил Бентинк.

— Проверить ориентир, — сказал Куотермейн.

— Какой ориентир может найти этот полоумный в абсолютной пустоте?

Куотермейн терпеливо ему разъяснил:

— Атыя пошел искать черепки и цистерну, которые немец, по имени Хойль, будто бы видел здесь в 1890 году; кроме него, их никто не видел — не могли точно установить, где они находятся.

— И вы надеетесь, что вашему сумасшедшему это удастся? — Мальчишка захохотал с тем бездумным бессердечием, которое так свойственно подросткам и обычно проходит с юностью, но не всегда, — особенно если этому недугу способствует высокое социальное положение.

— Удастся, если ориентир вообще существует, — заверил его Куотермейн, заметив, что мальчишество летчика явно раздражает Скотта.

Скотт не слушал ни Бентинка, ни Куотермейна. Он думал о том, что в прежние времена он наверняка пошел бы вместе с Атыей, но теперь его никуда больше не тянет.

Бентинк поднялся:

— Пожалуй, я схожу с ним, если вы не возражаете.

Скотт лежал опершись на локоть — нетерпимый человек, когда дело касалось Бентинка. Потрескавшиеся губы еле-еле разжались.

— Вас интересуют черепки, Бентинк? — спросил он.

— Нет, сэр. Но я не могу сидеть день-деньской, как вы, и дожидаться вечера. Я к этому не привык. Можно мне пойти?

— Нет, нельзя. Вы ему только будете мешать. За вами нужен глаз, а он — плохая нянька.

Куотермейн смягчил его резкость:

— Атыя и за собой-то присмотреть не может. Если говорить начистоту, Бенти, я мало надеюсь, что мы его снова увидим.

Закончив наконец необыкновенно сложную маскировку своего грузовика, Куотермейн подошел к ним с кружкой в руках.

Все участники похода, за исключением Бентинка, были примерно одного возраста, но Куотермейн казался старше своих лет благодаря густым черным волосам и густым черным усам, чуть-чуть свисавшим от собственной тяжести. Зато Куотермейн был аккуратистом, что выгодно отличало его от товарищей и даже от Бентинка, который хоть и пытался подражать своим небритым, оборванным спутникам, но не очень удачно, ибо в нем говорила кровь множества хорошо одетых поколений. Если не считать густых черных усов, лицо Куотермейна было чисто выбрито, взгляд ясен, а нрав чрезвычайно уживчив. У него был такой легкий характер, что однажды Пикеринг в сердцах спросил его: «А есть на свете хоть что-нибудь, чего вы всерьез не любите? Есть хоть кто-нибудь, кого вы ненавидите?» И Куотермейн не задумываясь ответил:

— Нет, что-то не припоминаю.

Его темные волосы выглядели так, словно их только что подстригли и напомадили в каирской парикмахерской.

— Вы похожи на иностранца, — сказал ему молодой Бентинк, спросив, настоящий ли он англичанин. Куотермейн не обижался, когда его оскорбляли без умысла. Он легко переносил любую погоду, никогда не кутался и лишь застегивал до самой шеи свою ладно пригнанную бумажную куртку.