Юрий Григ - Пусть умрёт

— Есть такое, не любим мы друг друга... Зато вы жадные, а мы последнее отдадим.

Обменявшись таким образом приветствиями, они обнялись с обязательными прихлопываниями по спине, с подчеркнуто бесконтактными поцелуями. Это такая модная нынче, сравнительно скупая мужская ласка – щеками слегка обозначить касание и почмокать возле уха. Со стороны похоже на забор проб воздуха возле ушей. Но, что поделаешь, обычай есть обычай, как бы смешно он ни выглядела.

А кроме шуток – Максимов был искренне рад видеть Фила, всем своим обличьем являвшего полнейшую противоположность своей фамилии [2] Синистер по-итальянски - зловещий. . К тому же, он был почти родным, этот Фил: бабка по материнской линии родилась под Смоленском и была смыта с берега зарождающегося нового миропорядка в пучину капиталистического хаоса еще «первой волной» вместе с достопочтенными родителями, местечковыми ортодоксальными евреями.

После нескольких лет мытарств и злоключений семья, поверившая в справедливость и добро, которыми повеяло от Веймарской конституции, обосновалась в Германии. Там повзрослевшая и налившаяся соками Цицилия встретила суженого – школьного учителя, вместе с которым немало потрудилась, чтобы дать жизнь пятерым чадам, одним из которых и была дочь, красавица Эсфирь, будущая мама бородатого, толстого, но замечательного во всех отношениях Филиппа. До того как родить это чудо природы (конечно, она родила его без бороды, но толстым он был с самого начала), семья по счастливому стечению обстоятельств и, главное, вовремя переселилась в Швейцарию, где глава семьи получил работу клерка в одной фармацевтической фирме. Своевременный переезд позволил им избежать всепожирающего огня Холокоста. Здесь Эсфирь повстречала и счастливо вышла замуж за очарованного Альпийскими горными красотами и непревзойденным шоколадом американского журналиста сладкоежку Роберта Синистера – будьте знакомы: батюшка Филиппа, – и упорхнула с ним за океан.

Но что самое замечательное в этой незатейливой истории: все эти годы в семье бережно сохранялись традиции русского языка. Все потомки Цицилии неплохо им владели, чему нимало способствовал насажденный в семье еще в до-заокеанские времена культ русской литературы. Если добавить, что Фил, будучи студентом (и перфекционистом во всем), взял дополнительный факультатив русского, дабы отшлифовать шероховатости в знании этого непростого языка, то можно было позавидовать его великолепному (и не только для иностранца) произношению. Именно благодаря знанию русского судьба забросила его в растерзанный войной злосчастный Афганистан, только вместо врагов он обрел там друга.

А теперь скажи;те, что за океаном не бывает хороших парней!

На сцене знойная мулатка продолжала страстно нашептывать микрофону:

Музыка стала стихать, танцоры, выдав напоследок несколько па хабанеры, упорхнули за кулисы.

— Как работа? Ты мне так и не рассказал, – спросил Фил, орудуя ножом и вилкой, – ни при каких обстоятельствах он не терял аппетита.

— Ты серьезно думал, что я среди ночи все брошу и начну рассказывать тебе о работе?

— Так расскажи сейчас, – промычал Синистер, смачно чавкая.

— Фил, я решил заняться нейтральной тематикой... Не чавкай, плиз!

— Я не чавкаю, – возразил Фил сквозь чавканье. – А насчет тематики: так ведь тебе известно не хуже меня, что нейтральной не бывает.

Он пожал он плечами. Максимов возразил:

— Это как посмотреть. Друзья иногда подкидывают работенку для отдела происшествий. Ты знаешь, начал втягиваться... Даже интересно. Иногда чувствуешь себя сыщиком. Ты не пробовал? Да, кстати, если ты тащился сюда, через океан, чтобы втянуть меня в очередную политическую авантюру, имей в виду – мимо! – заранее определил свой нейтралитет Максимов.

— Слушай, Алекс, я всегда считал тебя первоклассным журналистом. Но дело сейчас не только в этом. Мне нужна твоя помощь... Дело действительно очень важное. Не только для нас... для вас тоже, – он запнулся и посмотрел на друга.

— Так я и подумал. Важно не только для нас, для вас, но и для всего человечества? Фил, я помогу, конечно, но сейчас работы невпроворот. На днях еще одно дельце друзья, дай бог им здоровья, подкинули. Попахивает сектантами. А вообще-то я собирался махнуть с Алёной куда-нибудь «на воды», хотя бы на недельку.

— Подожди-подожди. С чего ты взял, что речь идет о помощи? – прервал его Фил. – Я не просто помощь имел в виду. Нужно твое участие... стопроцентное участие.

— Окидоки, Фил. Так бы сразу и сказал. Хорошо. Вынужден выслушать, только учитывая твой дальний путь. Come on, выкладывай, обсудим.

— Тогда... Кстати, как ты думаешь, за мной следят? – вдруг спросил Синистер.

— Можешь даже не сомневаться, – ответил Максимов без тени улыбки.

— Я же предлагал тебе встретиться в Буэнос-Айресе.

— Это не помогло бы, но бесспорно было бы лучше. По крайней мере мы могли бы гордиться, что устроили кому-то увлекательную командировку в восхитительную страну. Там сейчас весна, – в голосе Максимова проснулись мечтательные нотки. – Только есть одно неудобство: слышал, что пела эта знойная певичка? Люди там ходят вверх ногами.

— Может, поехать к тебе домой, Алекс? Там бы и поговорили спокойно, без свидетелей.

— Фил, да что с тобой – я тебя не узнаю. Не обижай, пожалуйста, наших орлов-сексотов. Ты подумай, если в Аргентине у нас нет гарантий от прослушки, то моя квартира для них Форт Нокс? Да и вообще, к чему вся эта шпиономания? Ты что, серьезно думаешь, что мы кому-то, – он покрутил пальцем в воздухе – интересны? Я вообще-то пошутил насчет хвоста... И вообще, Фил, повторяю... и я тебя сразу предупредил – ни в какие политические игры я больше не играю.

— Не беспокойся, это я так, на всякий случай, а в общем-то... никаких тайн ни от ваших ни от наших.

С этими словами Фил выудил из своего видавшего виды потертого кожаного кофра ноутбук и водрузил его на стол.

Посетителей в этот час было еще немного, поэтому им никто не мешал, уединившись за столиком в небольшой нише с приглушенным светом, заняться своими делами.

И Филипп Синистер, журналист весьма уважаемого в Соединенных Штатах издания начал свой рассказ Александру Максимову, другу, и журналисту, как и он сам; журналисту избравшему независимость, игнорируя тот факт, что таковой в природе принципиально не существует; журналисту собирающемуся делать только то, что сам пожелает… Для начала, к примеру, можно было взять и оторваться с любимой женщиной подальше, на какие-нибудь острова, омываемые лазурным морем-окияном.