Юрий Григ - Пусть умрёт

Он не заметил, как его гость неожиданно вздрогнул.

— Я и не сомневался, – пробурчал Максимов, и в его голосе вдруг почувствовалась рассеянность.

Он пристально вглядывался сквозь пространство выставочного зала туда, где находилось что-то, что привлекло его внимание, надо полагать, гораздо больше, чем всё остальное. Они продолжали идти и беседовать, но Максимов уже не с должным вниманием слушал треп Матвея Петровича, позабывшего старую истину «болтун – находка для шпиона» и соответствующий наказ босса.

Взор журналиста не задержался на огромных клыках секачей, безмолвно наблюдавших со своих постаментов за незваными пришельцами.

Не остановился и на непомерно огромных, головах сохатых – они как будто просунули их в зал из стойла за стеной. Даже чучело белого медведя не произвело на Максимова впечатления.

Безразлично прошел он и мимо витрин с ружьями с фитильными замками, мимо стеллажей с забавными дробовиками, многоствольными огнестрельными чудовищами, мимо многочисленных охотничьих ножей, украшенных уникальной чеканкой, и антикварных пороховых рогов на истертых ремнях.

Не приковали его взора и современные автоматические многозарядные монстры с подзорными трубами и приборами ночного видения.

Не привлекли ни винчестеры, ни новейший Панкор Джекхаммер. И даже дико дорогой «Ремингтон-870 Магнум» штучного исполнения с сияющим бриллиантовым блеском цевьём не удостоился сколь-нибудь заметного внимания с его стороны.

Нет, не собрание знаменитых охотничьих брендов, способное вооружить целый полк егерей, не охотничьи трофеи со всех континентов планеты заинтересовали Александра Максимова.

Футляр! Ящичек в дальнем конце зала. Невзрачный на вид. К нему был прикован его взор.

Почти черное дерево выглядело очень старым. Углы изъедены древоточцем, но в целом он неплохо сохранился. На крышке поблескивали два бронзовых замка в виде миниатюрных бычьих голов.

— Скажите, Матвей Петрович, а ящичек вот этот... Выглядит очень старым... – стараясь говорить как можно более бесстрастным тоном, поинтересовался Максимов.

— А это... Да так, ничего особенного, – с деланным безразличием, ответил тот. – Футляр от одного экспоната. Экспонат на реставрации... Вот, поглядите. Он подошел к стенду, откинул застежки и откинул крышку.

Ящичек был пуст.

Да, друзья, Максимова заворожил этот загадочный предмет, проделавший невообразимо долгий путь, столетиями следуя за своим постояльцем; избежавший пламени пожаров и слепой ярости варваров; и каким-то чудом вынырнувший из тьмы веков, чтобы очутиться здесь, в частной коллекции, через лет после своего рождения.

Едва заметная улыбка тронула губы Максимова. Он радовался ему, как старому другу, с которым не виделся бесконечно долго, и неожиданно судьба подарила им встречу.

Он узнал бы его с закрытыми глазами!

Именно этот ящичек передал Эльазар, купец из Галилеи, молодому Аррецину Агриппе, сенатору и заговорщику против своего цезаря. Передал в лавке Захарии, затерявшейся в Великом городе на изнывающей от невиданного июльского зноя улице гончаров Аргилет.

Битых полчаса господин Пронькин не мог прийти к компромиссу со своей внешностью. Один только галстук подбирал минут пятнадцать.

Раздражение вызывала не только перспектива встречи с этим патологически алчным, готовым продать родную мать старым пнем, но и то, что приходилось завязывать узел самостоятельно, хотя обычно данная процедура была неотъемлемой прерогативой его супруги. Последняя же по причине отпуска (какой такой отпуск у не проработавшей за всю свою жизнь и года ленивой домашней курицы – оставалось загадкой) пребывала в краях, где стоит вечное лето. И вот вам результат – сейчас ему нужно было делать все самому.

К текущему моменту Пронькин перепробовал, как минимум, пятнадцать великолепных экземпляров работы знаменитых мастеров галстучно-швейного дела.

Если бы знакомые нам по первой главе горемычные друзья непротивленца нищете Федорыча каким-то чудом оказались здесь и проведали, что за один только кусочек ткани, неспособный даже согреть как следует своего обладателя, а годный разве на то, чтобы повеситься с горя, выложена сумма, в несколько раз превышающая официальный прожиточный минимум их родной страны, то, забыв о наставлениях своего учителя, они наверняка разрыдались бы от такой несправедливости.

Марлен Марленович стоял у зеркала, заточённого в драгоценный – весь в золоченых крендельках – багет работы студии Версаче. Не то чтобы эта увесистая оправа улучшала отражательную способность зеркального слоя, и не то чтобы в ней внешность выглядела привлекательней или морщин отражалось меньше... Нет-нет! Дело вовсе не в этом. Дело в другом – сколько бы ни злословили завистники, не имеющие такого зеркала, а оно согревало душу, и собственная значимость приобретала вполне приличные масштабы.

Стало быть, перебирая в раздражении галстуки – эти бесполезные с точки зрения функциональности и не имеющие общепонятной потребительской стоимости вещи, Пронькин почему-то не ко времени вспомнил старые добрые времена. Тогда в его гардеробе сиротливо висел один-единственный предмет, который и галстуком-то можно было назвать с огромной натяжкой. Та мятая узкая полоска цвета мышиного помета, изготовленная из стопроцентной синтетики, скорее напоминала обрывок собачьего поводка, который любила погрызть от безделья чья-то любимица, прежде чем неизвестный дизайнер принял смелое решение превратить ее в мужской аксессуар.

В те незапамятные времена его не мучили такие ничтожные проблемы. Можно было одеться за три минуты, потратив чуть больше времени, чем пожарный по сигналу тревоги.

Да…, было время, когда он был не Проньиным, а просто студентом Пронькиным, приехавшим в Москву с периферии. В отличие от так называемых коренных москвичей в бог знает каком поколении, а по существу – сброда, возомнившего себя элитой нации, он не мог похвастаться своим безупречным происхождением. И родители его были совсем не интеллигентными, нет...

Но!

По одному из следствий универсального «закона коромысла» всё, что имеет минусы, должно иметь и свои плюсы. Несомненным плюсом было то, что таким, как он, приходилось бороться за место под солнцем. Бороться против изнеженных, но обладающих мощным блатным ресурсом москвичей, используя зубы, ногти, хитрость, безжалостность, ну, конечно, ум и другие инструменты, которыми наделила их мать-природа.