Юрий Григ - Пусть умрёт

«Надо понимать, – подумал он, – сейчас мне объяснят, что начальство скоропостижно вызвали в Кремль и что...».

- Марлен Марленович просил принести свои искренние извинения, – как бы читая его мысли, начал этот Матвей Петрович, – но его неожиданно вызвали в Думу. Вы ведь знаете – его пригласили в думскую комиссию… консультантом. Человек подневольный, сами понимаете...

- Как же, как же понимаю... н-да. Я даже и не сомневался, – журналист развел руки в жесте, свидетельствующем о беспомощности перед непредвиденными обстоятельствами. – Но дело – прежде всего!

- Да, вот такая вот незадача.

- Так я это... может в другой раз? – попробовал открутиться от встречи «нон грата» Максимов.

- Ну что вы, Александр! Вы уж простите ради бога, что я вас так запросто, по имени? – пресек его попытку настырный помощник бывшего депутата. – Марлен Марленович попросил меня лично стать на сегодня вашим гидом. А он постарается все же ненадолго заскочить. Да и вообще: как это – перенести! Нет-нет, и речи быть не может! Вы и так столько времени потеряли! По Москве, в пробках...

Он с безнадежным видом повел рукой в сторону окна, за которым и существовали те ужасные пробки, которые осложняли деловую и личную жизнь москвичей, и, в частности, жизнь журналистов.

- Вы уж не обижайтесь – сегодня придется меня потерпеть, – с вежливым смешком добавил он.

- Я прекрасно понимаю – дела. Никаких обид, Матвей Петрович, – в свою очередь вежливо успокоил его гость.

- Да вы не расстраивайтесь, Александр. Я все покажу, расскажу. Я с Марленом вот уж лет сто как из одного котелка, так сказать… Когда он областью руководил, и позже, когда депутатствовал, был его помощником, правой рукой.

Он повертел, но почему-то левой рукой перед носом Максимова.

«Левша», – сообразил Максимов.

- Знаю Марлена лучше, чем его собственная жена, ха-ха, – похвастался Корунд.

Рассмеявшись, он хитро подмигнул, как бы приглашая собеседника в особый мужской клуб, в котором все мужчины заодно и знают друг о друге такие штучки, о которых женщинам, – и особенно в статусе законных жен, – знать никак не обязательно, а иногда даже и крайне вредно.

– И коллекцию, которой вы заинтересовались, мы с ним вместе собирали. Так что, пожалуйста, не волнуйтесь...

- А с чего вы взяли, что я волнуюсь? – поинтересовался Максимов.

Со свойственной лишь журналистам интуицией он понял, что все идет по задуманному Проньиным и, между прочим, «гениально» предвиденному им же самим, Максимовым, сценарию: валять перед этим, невесть откуда взявшемся, гостем дурака и постараться получить как можно больше информации об истинной цели его визита, выдавая при этом как можно меньше информации о себе.

«Итак, господа, – мысленно обратился к противной стороне Максимов, – принимаю ваш вызов и буду выстраивать действия сообразно возникающим обстоятельствам».

- Прекрасно, прекрасно, – распинался тем временем Корунд, – так как? Давайте прямо к делу?!

- Что ж, к делу – так к делу, – согласился гость.

- Тогда не могли бы вы прояснить немного отчетливее – что именно все же привело вас к нам?.. Ах, да, – спохватился он, – что это мы в приемной... Прошу вас, проходите.

Широким жестом и вежливым наклоном головы изобразив превосходную степень радушия, он указал взглядом в сторону кабинета. Кивнул секретарше, и та кинулась открывать дверь, вихляя задом.

В кабинете Максимов осмотрелся. Другого он и не ожидал: мореный дуб соревновался с красным деревом, золото – с серебром, яшма с малахитом. На бюро у стены натуральный вернисаж – хозяин кабинета в обществе хорошо знакомых из телевизора личностей. В общем, ничего особенного – кабинет как кабинет.

Утонули в глубоких креслах. Пахло кофе и дорогими сигарами, хотя никто поблизости не курил и кофе не готовил.

- Скажите, Александр Филиппович, а мы с вами никогда не встречались? – криво взглянув на журналиста, поинтересовался бывший помощник бывшего депутата.

Максимов отметил про себя, что лицо Матвея Петровича действительно отразило неподдельное напряжение в попытке вспомнить что-то, и ему почему-то показалось, что это не притворство и не дежурный вопрос. Он даже попытался сам вспомнить. Чем черт не шутит – может, и встречались когда-нибудь.

Но ничего вспомнить так и не получилось, поэтому он ответил неуверенно – растягивая слова, явно демонстрируя, что дает себе еще немного времени подумать и вовсе не исключает такую возможность:

- Извините, что-то не припомню... У меня память на лица не очень-то. Даром что журналист.

- Я тоже не уверен. Но... мне показалось, что мы где-то встречались. – Корунд задумчиво посмотрел на гостя, лицо его помрачнело. – Где-то на юге. Х-мм... Извините, ассоциируетесь вы у меня с каким-то солнечным жарким местом.

- Н-нет... Извините, не припоминаю.

Матвей Петрович стряхнул наваждение, усмехнулся, но не над собеседником, а про себя, и пробормотал:

- Ну да, ну да... Бывает же такое! Как это сейчас называется, модное такое слово... Вот, вспомнил, «дежавю»! – а потом преобразился и тоном официанта спросил: – Кофе, чай?

- От кофе, пожалуй, не откажусь.

- А к кофе... может быть, что-нибудь покрепче? – скривил Матвей Петрович рот в панибратской ухмылке: мол, чего стесняться-то, свои люди, русские, как-никак.

– Нет-нет, я за рулем. Только кофе и, если можно, молока, самую малость.

Матвей Петрович заказал по селектору кофе и вопросительно уставился на Максимова.

- Извините, теперь я весь внимание...

- Я, разумеется, понимаю, – начал Максимов, – не все уважают нашего брата, но...

- Ну, что вы, ей богу! – энергично прервал его Корунд. – Недолюбливать журналистов давным-давно вышло из моды. Наоборот, уважающие себя люди и особенно фигуры значимые, – он многозначительно посмотрел в сторону бюро с фотографиями, – предпочитают дружить с вашим братом... Хе-хе…

- Не может быть! Выходит, я всю свою жизнь заблуждался. Был, знаете ли, уверен в обратном.

- Вот и ошибались! К примеру, в моем лице любой найдет искреннего почитателя вашей нелегкой профессии. И я даже сказал бы: иногда небезопасной. Это ж сколько вашего брата полегло, а? Особенно в штормовые девяностые. – Он покосился в сторону собеседника и поцокал языком.

На лице его состроилось выражение неподдельного сожаления и сочувствия павшим на поле брани собратьям гостя. Казалось еще немного, и он предложит тост за упокой души рыцарей пера и чернил. Но все же чем-то недобрым повеяло от слов этого Матвея Петровича.

- М-да... Ну да сейчас не те времена, – успокоил он журналиста.

- Да-да, вы правы, мы, как гладиаторы на арене. Вам не кажется? Нас выставляют противоборствующие стороны, и мы друг с другом деремся на потеху публике, – ответил Максимов и заглянул в глаза сидящему напротив человеку.