Юрий Григ - Пусть умрёт

- Я!? – по всей видимости, Матвей Петрович не ожидал такого поворота от своего босса.

- Ты, Матвей! Ты и примешь! А что тут такого? Ты ведь у нас интеллигентный человек... – он сделал паузу, едва заметную, но достаточную для того, чтобы у собеседника закралось подозрение в искренности его слов, – ...и понимаешь, что его очень культурно надо встретить. Оденешь свою дурацкую кепку и встретишь, как полагается встречать гостей радушному хозяину...

- Марлен, – обиженно прогнусавил тот, – это не кепка, это...

- Знаю, – перебил Пронькин. – Объяснишь, мол, не смог я его принять... ну... придумаешь что-нибудь, типа: неожиданно вызвали в министерство или в Думу на заседание комиссии. Да мало ли что! Не его халдейского ума дело!

- Правильно! – с сознанием собственной нехалдейской сущности поддакнул осмелевший Матвей Петрович.

- Только сразу не говори, в последний момент сообщи! А то сорвется с крючка.

- Понял, – оценил военную хитрость босса Корунд.

- Понятное дело, чего уж тут не понять? В общем, постарайся прощупать, выяснить – чего хочет. Разговори, покажи… Знаешь что показывать. Главное – сам лишнего не болтай. Да, и последнее: не забудь организовать видеозапись встречи. И чтоб Максимов твой не догадался. Доложишь потом...

- Марлен... – обиженным тоном начал Матвей Петрович, собираясь разъяснить хозяину, что не такой уж тупой у него помощник.

Но трубка, не считаясь с его чувством благородного возмущения, невежливо отключилась.

Ах, как неосторожно, как опрометчиво поступил всегда такой исключительно осторожный и неопрометчивый Марлен Марленович Пронькин! Не следовало ему соглашаться на эту встречу. Ох, не следовало...

Но как бы там ни было, никто не в силах изменить то, что уже произошло, и в некотором смысле этой роковой встрече суждено было состояться.

Читатель справедливо поинтересуется: а почему, собственно, роковой? А потому, что возможно именно она и явилась тем недостающим кирпичиком в стройном, но до сих пор еще не вполне устойчивом здании версии, которое в последнее время так усердно и кропотливо, но в основном умозрительно, возводил неутомимый поборник правды, журналист Александр Филиппович Максимов.

Итак, в назначенный день ровно в 11:00 вышеупомянутый джентльмен уверенно, как это свойственно лишь уверенным в себе джентльменам, вошел в двери особняка, утопающего в кронах деревьев в деловом центре Москвы.

Увесистая мраморная доска на фронтоне оповещала всех об исторической ценности этого замечательного объекта недвижимости. В то же время пристроившаяся чуть пониже табличка с названием прописавшегося здесь юридического лица не оставляла сомнений в том, что наш герой попал в самый эпицентр зарождающегося циклона. Циклона, который уже набрал силу, но по каким-то причинам высшего порядка пока не был различим глазом. Лишь пытливый следопыт, способный заметить надломленную веточку среди тысяч других и распознать слегка примятый лист среди миллионов других, мог пролить свет на тайну события, крайне озадачившего следственные органы и в высшей степени потрясшие воображение дамы сердца нашего героя.

Добрая, едва заметная улыбка витала на губах журналиста, когда он вступал в приемную, где его уже поджидал и немедля рванулся навстречу, протягивая радушно ладошку, тип, между прочим, похожий чем-то на кинорежиссера. Рванулся, как знал, подлец, что именно в эту самую секундочку и нарисуется в дверях Максимов. И знал-таки, можно не сомневаться, что знал. Охрана донесла – раз! И поднимался гость, понятное дело, под неусыпным оком шпионских телекамер, фиксирующих каждый шажок, каждое отклонение от курса – вот вам и два!

- Здравствуйте, Александр Филиппович! А я Корунд, Матвей Петрович Корунд, помощник господина Проньина. Мы с вами по телефону... э-э… – затараторил тип и протянул с фальшивым энтузиазмом Максимову руку…

Здесь, да простит нас терпеливый читатель, мы в очередной раз на две минуты прервем ход повествования, дабы поделиться нашими немудреными соображениями о такой простой традиции, как обычное рукопожатие.

Вы, конечно, согласны, что хорошо подготовленный человек, – если, разумеется, пожелает, – может с легкостью ввести в заблуждение относительно своей истинной сущности и намерений другого, скажем, не такого опытного, как он сам. Сколько ни старайся вывести его на чистую воду, какие каверзные вопросы перед ним не ставь, сколько ни изощряйся подловить на противоречиях и не пытайся расшифровать его взгляд, мимику и жесты – изрядно поднаторевший в лицемерии и вранье плут, играючи обойдет все эти, с позволения сказать, ловушки. Но стоит произвести рукопожатие, господа, как угроза неминуемого разоблачения, становится вполне реальной.

Именно при рукопожатии и устанавливается непосредственный физический контакт между людьми. Это вам не физиогномика, хиромантия, или, еще того смешнее, – не теория профессора Ломброзо.

С древности люди пожимали друг другу руку, как бы говоря: «Посмотри – рука моя пуста, у меня нет оружия, а значит и дурных намерений».

К нашему веку значение этого краткого ритуала, увы, утратило первоначальный смысл – пожать друг другу руку могут и заклятые враги (что было полностью исключено, к примеру, в каменном веке). Но чего они при этом не могут – так это утаить свои намерения. Не зря люди скверные страсть как не любят пожимать руку тем, против кого замышляют что-либо недоброе.

Так и наш Максимов (в свое время «взявший» факультатив по психологии, включающий такие чрезвычайно полезные в работе журналиста разделы, как бихевиоризм и психология личности) свято верил, что как раз при рукопожатии всё тайное и становится явным. И неукоснительно следовал мудрому правилу: хотите понять человека лучше – пожмите ему руку.

«Рука, – считал он, – этот своеобразный детектор лжи, дарованный нам природой, сообщит намного больше, чем многочасовые беседы и заумная психоаналитическая ахинея».

Стало быть, Максимов пожал руку Матвею Петровичу и подумал: «Сейчас мы посмотрим, какой вы корунд!».

Ладонь у Матвея Петровича Корунда, в противоположность духу несгибаемой, прямо-таки гранитной твердости, исходящему от его фамилии, была мягкой и потной – внутри как бы начисто отсутствовали кости, тем самым она больше напоминала оладью, или, разрешите предположить, щупальце осьминога.

«Вот тебе и корунд! – тут же смекнул Максимов. – А бульдог-то у нашего уважаемого Проньина и не бульдог вовсе. Болонка... В лучшем случае пудель. Мягковат, да и, по правде говоря, трусоват... Вот и ладони потеют – значит, не уверен в себе... Сейчас врать начнет. Ну-ка прощупаем тебя еще чуток, Корунд ты наш, Петрович».

Он слегка стиснул и попридержал оладью. Ее владельцу этот нажим явно не понравился, и он робко попытался извлечь свою конечность из стального капкана. Впрочем, Максимов и так всё понял и выпустил оладью на свободу.